– А девушки настоящие. – Панеттоне украдкой зевнула. – Я подбирала их всю ночь.
– Прошлые уволены? – На ватных ногах я шла к ванной, и девушки придерживали меня за локти.
– Да. – Маура помогла мне опуститься в воду и подложила под затылок свернутую валиком ткань. – Страшно представить, какое змеиное гнездо свилось в личных покоях его серенити при попустительстве управляющего. Уволены все. За небрежение обязанностями, за наглость и своеволие. А две из них, некие Джина и Клаудия, взяты под стражу по обвинению в воровстве. Эти… путтана, вообрази, стащили некие кольца из шкатулки его безмятежности и похвалялись близостью с хозяином, поднимая свой статус среди товарок.
– Это Чезаре так сказал?
– Еще не хватало его серенити разбираться со слугами! Запомни, Филомена, дож не должен вникать в подобные мелочи.
– Тогда ты не можешь обвинять девиц в воровстве.
– А ты можешь обвинять супруга в том, что он гадит там, где спит?! – Маура почти орала, горничные вжали головы в плечи. – Джину и Клаудию уже допросили, Таккола лично проводила дознание. Их вина несомненна, и они понесут заслуженное наказание.
– Донна да Риальто, – одна из девушек держала на весу корзину с платьем и полынью, – что делать с этим?
– С чем? – Маура посмотрела на меня. – Что случилось, Филомена? Можешь не опасаться, твои слова не выйдут за пределы покоев, наши новые горничные преданы своей догарессе.
И я, краснея и запинаясь, рассказала ей об отравлении и о том, что Чезаре, по его словам, всю ночь возился с моей рвотой.
– Сегодня есть не будешь, – решила командирша, – зятек прав, твой желудок следует поберечь.
Я рассказала о консумационной комиссии. Маура смеялась до слез, даже горничные тихонько похихикивали, когда я живописала князя Мадичи с кровавой простыней и фразу супруга: «Отчего никто не предупредил, что старая развалина выглядит лучше меня?»
– До сегодняшнего утра я была уверена, что знаю о вампирах все. – Панеттоне добавила мне в воду какой-то пахучей мази из флакона. – Но чудовищный князь неплохо управляется с гондолой, не боится проточной воды, и даже рассветное солнце не спалило его к дьяволу, как я ожидала. Мы видели его из окна дворца, пока стояли в коридоре под дверью.
– Мне показалось, – вполголоса проговорила Инес, наносящая на мои волосы ароматную пасту, – что солнце не доставило его сиятельству удовольствия. Он закрыл лицо плотной маской и прикрыл руки перчатками.
– И каюта его гондолы, – сказала другая девушка, кажется, Лу, – походила на гроб.
– Внимание к деталям, – похвасталась Маура, – острый и быстрый ум. Знаешь, как я их нашла? Опросила всех дворцовых горничных и выбрала имена тех, кого всячески пытались очернить в моих глазах. Эти пятеро не дружили со змеевником, не вступали в альянсы, не сплетничали и не наушничали.
– Из тебя получилась бы прекрасная догаресса, – вздохнула я.
– Может, еще получится, – улыбнулась Панеттоне. – Судя по куриной крови, шансы мои все еще высоки.
Про сотню соперниц я подруге рассказывать не стала. Маура повергнет их всех, было бы желание.
Меня вытащили из ванны, расчесали волосы, одели в черное с серебряным позументом платье.
– Мы с донной догарессой будем отсутствовать до вечера, – сказала синьорина да Риальто. – За главную у вас останется Инес. Синьор Пассерото, управляющий, снабдит вас всем необходимым. Донна Филомена будет ночевать здесь, вы – неподалеку от фисташковой гостиной, в двух смежных спальнях. Позаботьтесь, чтоб служители протянули шнурки звонков от покоев догарессы…
Я подошла к зеркалу. Черные шелк и атлас подчеркивали мою бледность, заставляли сиять глаза еще ярче. Строгая прическа открывала шею и скулы.
– Маску, донна Филомена. – Чечилия закрепила на моем лице серебряную кружевную Коломбину. – Госпожа, вы прелестны.
А некоторые аквадоратские дожи полагают, что недостаточно.
Карла ждала нас у гондолы. Публика на площади приветствовала меня криками, кажется, Аквадората не спала никогда.
– Праздник продолжается? – спросила я, не забывая кланяться подданным. – Такая рань.
– Народ любит зрелища. – Дона Маламоко качнула подбородком в сторону колокольни. – Ты тоже полюбуйся.
На половине колокольной башенки болталась подвешенная клеть, в которой стенали две довольно растрепанные синьорины.
– Это девицы Джина и Клаудиа, – продолжила Карла строго, – воровки.
– Скорый суд?
– Скорый и строгий. – Таккола зевнула. – И назидательный. Маска не скрывает твоего, драгоценная Филомена, сочувствия. Пустое. Бывшие горничные провисят здесь лишь до вечера, на закате их отпустят и с позором изгонят из столицы.
– Донна догаресса! – Через площадь почти бежал Артуро, за ним спешили слуги с парой пузатых кувшинов. – Его серенити велел снабдить вас водой.
– Передайте супругу нашу благодарность, – громко сказала я и ахнула, когда синьор Копальди с поклоном протянул мне стеклянный шарик с Чикко.
– Тишайший Муэрто желает, чтоб донна Филомена не расставалась со своим питомцем.
Крошка-мадженте дремала, и я с трудом оторвала взгляд от изящного алого тельца:
– Мне позволено ее пробудить?
– Дож настаивает на этом.
С довольной улыбкой я вытряхнула Чикко на ладонь и ощутила, как крошечные лапки взбегают по моему рукаву на плечо, чтоб совсем скоро сомкнуться на мочке уха.
– Передайте его серенити, что супруга счастлива, – хихикнула Маура и подтолкнула меня к гондоле, шепнув едко: – Притуши улыбку, кокетка, господин помощник уже ослаб от ее лучезарности.
А усадив догарессу на подушки сиденья, она обратилась к Такколе:
– Моя лодка на месте?
– Я заплатила мальчишкам, чтоб они пришвартовали твое имущество у палаццо Мадичи.
– Прекрасное решение, – похвалила командирша и заняла место около меня. – Отплываем.
Кроме гондольера в маске Вольто нас сопровождали четверо гвардейцев, и, несмотря на то что гондола была обычной, без гербов и вензелей, меня узнавали. То и дело мне приходилось отвечать на приветствия и поклоны.
– Наша аквадоратская Львица погрустнела? – спросила донна да Риальто у наливающегося солнцем неба. – Отчего?
– Чезаре отдал мне саламандру, – ответила я искренне. – С какой целью?
– У тебя есть предположение, которое наполняет тебя печалью?
– Скорее предвкушением. – Тут я несколько покривила душой. – Последовательность такова: мне возвращают Чикко, затем – свободу. Думаю, что, если мой фальши… то есть тишайший Муэрто сегодня получит от Большого Совета то, что планирует, моего присутствия больше не потребуется.
Действительно, нужно радоваться. Может, вечером я получу бумаги о разводе, может, смогу остаться в школе и после ужина займусь рукоделием. Сандаловая шкатулка теперь не подойдет. Преподносить мадженте-саламандру Эдуардо нужно будет в изящном футляре из закаленного стекла. Я украшу сосуд драгоценными бусинами и плетеной канителью, чтоб его можно было носить на поясе. И моя Чикко…
