«Будь сегодня на острове Николло, если надеешься вернуть Филомену».
И подпись:
«Купидон».
* * *
Его безмятежность изволил вредничать. Он не сказал мне ни слова, пока мы шли к дворцу, не одарил взглядом либо ухмылкой. А еще он прогнал Карлу! То есть, может быть, не навсегда, а на время. Может, не прогнал, а услал с поручением, их беседу подслушать мне не удалось, но факт остается фактом. По ночной Аквадорате мы шествовали втроем. Я куталась в плащ Артуро и раздумывала, как исправить ситуацию.
– Видимо, встреча с нами разрушила планы на вечер? – спросила я синьора Копальди. – Куда вы направлялись?
– На улицу Алхимиков, – отвечал помощник любезно. – Там Чезаре хотел заказать некое снадобье.
Вот и причина. Из-за того, что его серенити отвлекся на карточную игру, запасы таинственного зелья остались непополненными, что, в свою очередь, могло стать причиной раздражения. Да, да, понятно, что чашу тишайшего недовольства наполняла лично я со своим побегом, обнаженной грудью и прочими нелепостями, но ведь есть еще та самая последняя капля.
С дружелюбной любезностью я попросила показать мне флакончик, понюхала его, растерла пальцами капельку вязкой жидкости, оставшейся на донышке.
– Позвольте, синьор Копальди, но ваш алхимик – шарлатан. Это никакое не зелье, не экстракт и не смесь, а всего лишь «Пот саламандры», который без усилий добывается в любом камине, где обитает это волшебное создание.
Спина тишайшего Муэрто, который шел впереди, при этих словах напряглась, и я продолжила:
– Я могла бы меньше чем за час наполнить ваш флакон.
Эта моя фраза разбилась о молчание.
Мы воспользовались какой-то неприметной калиткой. Стражник, отворивший ее, при виде дожа низко поклонился.
– Каковы будут приказания? – спросил Артуро, когда, пройдя лестницами и коридорами, наша маленькая процессия остановилась в большой зале, мебель и убранство которой были исполнены в теплых янтарных оттенках.
– Можешь быть свободен, – махнул дож рукой и сел в кресло у камина. – Пузырек оставь.
Синьор Копальди удалился, прикрыв за собой дверь залы. Я переминалась, не решаясь присесть. Чезаре крутил в пальцах флакон и смотрел перед собой.
– Простите, – начала я осторожно. – И спасибо.
Дож молчал.
– Простите за побег, благодарю за спасение.
Захотелось по привычке опуститься на колени и склонить голову, но нынче мне приходилось оправдываться вовсе не перед директрисой.
– Мне жаль, что я разрушила ваши планы на вечер. Обещаю, что к утру у вас будет достаточно «Пота саламандры».
Дож молчал.
– Я собиралась вернуться, правда. Мне всего лишь требовалось переговорить коротенько с синьором да… Простите. С синьором, имени которого нельзя произносить. И, если бы не досадная случайность с картами… Маркизет – тот еще шулер, никто не мог предположить, что игра пойдет на меня и… Не вините Эду… То есть не вините синьора, который…
Я вдруг поняла, что плачу. Мне было стыдно и тревожно. Грубая ткань плаща неприятно царапала грудь, когда я шевелила руками. Дож молчал. Стыд и тревога сгущались, пока не стали нестерпимыми. Что еще говорить, я не знала, поэтому приблизилась к камину. Чикко сбежала по плечу и нырнула в языки пламени, приветствуя дворцовую оранжевую саламандру с алым гребешком на голове. Кажется, это был самец, по крайней мере, его интерес к малышке-мадженте был явно мужским. Хорошо. Самцы «потеют» больше самок. Вооружившись кованой кочергой, я отодвинула полено и потянулась голой рукой к слюдяной бусинке, блестевшей на камне.
Меня ухватили за плечи и оттащили прочь от огня.
– Что ты творишь, Филомена?
Он говорил со мной! Значит, диалог возможен. Я всхлипнула и вытерла слезы ладонью.
– Накажите меня, ваша серенити, и дело с концом. Я заслужила кару, правда. Хотите двадцать штрафных поцелуев или тридцать?
Глаза цвета спокойного моря выражали удивленное отвращение.
– Ты воображаешь, что после всего произошедшего у меня осталась хоть толика интереса к твоим поцелуям?
– Нет? – переспросила я растерянно. – Какое счастье. То есть я хотела сказать, какое горе.
– Да я не прикоснусь к тебе даже в перчатках!
Вообразить, как тишайший Муэрто прилаживает пару кожаных перчаток к своим устам, получилось с трудом. Но когда удалось, картина меня позабавила.
– Ты смеешься?
– Это нервное, – опомнилась я и изобразила безумное хихиканье. – Видите, это тик. Может, позорный столб? Или эта ужасная клетка на башне? Я вполне пострадаю, сидя в ней без воды и пищи.
– Надеешься, что я выберу столб и ты прошествуешь к нему обнаженной, как велит закон? Любишь раздеваться на публике?
– А почему вы отвечаете вопросом на вопрос? Или воображаете, что мое тело имеет какие-нибудь изъяны и мне стыдно показать его людям?
– Ты не оставляешь места воображению, обнажаясь при каждом удобном случае!
– А что зазорного в наготе?
– Это непристойно.
Я фыркнула. Чезаре жестом фокусника сорвал с меня плащ. Поборов желание прикрыть грудь руками, я распрямилась:
– В чем же непристойность? Или…
Мысль о кармине, преследующую меня уже несколько часов, озвучивать не следовало.
– Маркизет Фоско желал меня унизить, хотел сломить мою волю. Ему это не удалось. Потому что человеческое тело прекрасно и им нельзя оскорбить!
– Мое унижение ничего не стоит? Догаресса Аквадораты, моя супруга, как какая-нибудь путтана, раздетая…
Тишайшему Муэрто, кажется, тоже приходилось в чем-то сдерживаться. Он раздраженно отвернулся и вернулся в кресло.
– В древности жена эрла Марсии леди Годива проехала обнаженной по всему городу, чтоб ее супруг снизил налоги честных купцов. – Впервые мне пригодились знания истории, и я этим гордилась. – Кажется, эрл не оскорбился.
– Налоги! Это гораздо серьезнее интрижки с каким-то молокососом.
– Не уверена.
– В чем? В интрижке?
– В том, что упомянутый вами синьор заслуживает этого эпитета. Он старше вас на несколько лет. Вам же скоро тридцать? Синьорина Раффаэле, с которой интригуете вы, упоминала именно этот возраст.
Прошествовав к свободному креслу, я уселась и сложила руки на коленях.
– Продолжай.
– Интрижка за интрижку, дражайший супруг. Мое свидание с Эдуардо, к прискорбию, недолгое, против вашей страстной дружбы с синьориной Паолой. Один – один.
– Я как-то упустил момент, когда догаресса из обвиняемой стороны превратилась в обвинителя.
– Не страшно, наверстаете, – благостно кивнула я. – Так о чем то бишь речь?
