Она задержалась у входа, ожидая тут же последовавших объяснений.
— Секретарь, — коротко отмахнулся маркиз. — Запишет наш разговор с графиней Зайцевой на друзу памяти для цесаревича.
Склонив голову перед министром в знак доверия, матушка указала рукой на невысокое здание из темного, грубо обтесанного камня, стоящее чуть наособицу, пригласив:
— Графиня Зайцева уже ждет вас.
Я втайне обрадовалась услышанному. Род Зайцевых всегда был дружен с отцовским, и до материнской болезни мы проводили немало времени вместе. Так неужели сама графиня приняла постриг?
По дороге к постройке нам встретилось несколько молодых монахинь, поспешно отводивших взгляд от министра. А вот на мне их внимание ненадолго задерживалось, становясь чересчур… откровенным.
Теряясь в догадках, я прошла за Николаем Георгиевичем в распахнутую дверь, с глухим скрипом захлопнувшуюся вслед за нами. Глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к темноте.
Открывшееся пространство убогой комнаты, в которую привела нас настоятельница, резко поразило меня. Стены из необтесанного камня с довольно низкими потолками давили ощущением того, что нам здесь не рады. И, несмотря на душевное радушие монахини при встрече, с каждой минутой мне почему-то становилось все хуже, пока…
Первый за последние восемь лет приступ головокружения накрыл так внезапно, что пришлось ухватиться за руку огненного мага, едва устояв на ногах. Обращенный ко мне взгляд из недовольного мгновенно превратился в обеспокоенный, и маркиз, приподняв рукой мой подбородок, участливо спросил:
— Началось?
Пришлось сознаться:
— Справлюсь. Однако лекарство все же понадобится.
Странно, но на этот раз Николай Георгиевич не спорил. Согласно кивнул, обратив взгляд на мрачное помещение, по простым скамьям которого сплошной стеной были уставлены разного цвета кристаллы, похожие на…
— Это друзы. — Говорившая женщина была молода — гораздо моложе знакомой графини Зайцевой из моих детских воспоминаний. Но в семье Зайцевых девочки отчего-то не рождались, и потому мне приходилось играть с целым полчищем мальчишек. Племянница?
С тонкими чертами лица, главным украшением которому — глубоко посаженные светло-голубые глаза, свидетельствующие о силе над стихией кристаллов, графиня поднялась с места, едва не загасив пламя тусклой свечи. Одетая все в ту же серую тунику, что и остальные, она чем-то едва заметно отличалась от простых монахинь. И пусть голова ее была покрыта, почти полностью пряча темные волосы, но в фамильных чертах проглядывала аристократическая стать. Нет, все же она наследница графа, потому как древнюю кровь не скрыть…
— Графиня. — Маркиз низко поклонился. — Мы с моим секретарем прибыли к вам по поручению его императорского высочества. Позволите?
Женщина снова отвернулась. Взяла в руки прозрачный кристалл и, повертев его в ладонях, бросила в нашу сторону:
— Этот безвозвратно испорчен!
Отшатнувшись от летящего камня, я с недоумением взглянула на женщину. Блаженная? Значит, в этом кроется причина того, что мне ничего о ней не известно? Для высокого рода рождение такого ребенка — позор, от которого нужно незамедлительно и бесследно избавиться. Но… монастырь? К тому же настолько близко к Петергофу?
Кажется, министр поразился не менее моего. И все же спросил довольно обыденно:
— Испорчен? Почему?
— Из-за вас! — Графиня принялась крутить в руках новый камень, даже не оборачиваясь в нашу сторону. — Заговаривать друзы нужно в одиночестве, камни не любят чужаков.
— Как этот? — Маркиз протянул ей сиреневый кристалл, мгновенно узнанный мной по воспоминаниям о той ночи, когда мне пришлось опознавать неизвестное тело. Я слишком хорошо помнила белесые вспышки внутри камня, когда проверяли нас по отдельности, и темное свечение — при настройке на родовую связь.
— Как этот, — согласилась блаженная. — И тот, что у вас в кармане, кристалл памяти. Камни вообще не любят людей, а чужих — тем более. Слишком много жизни…
Я увидела, как бровь маркиза мгновенно взметнулась вверх, но больше он ничем не выдал себя.
— Вы поможете? Мне необходимо понять, почему друза соврала, дав неверное пояснение. Это вряд ли могло оказаться ошибкой.
Графиня промолчала. Она продолжала крутить в пальцах прозрачную друзу, внимательно вглядываясь в отблески на многочисленных гранях кристалла, и только потом заметила:
— Зачем мне помогать самому чиноначальнику? Я уже помогла однажды…
Она обернулась в мою сторону, пристально глядя в лицо, и улыбнулась совершенно безумной улыбкой:
— Отцу и его гостю. От того человека пахло так же, как и от нее, — изящный палец указал на меня, — лекарствами. Обе ваши друзы хранят этот запах…
Она опустила свободную руку в карман, достав из него пригоршню темно-серых пилюль — один в один похожих на мои.
— Тот человек подарил мне это. — Блаженная зажала одну пилюлю между указательным и большим пальцами, любовно вглядываясь в грязного оттенка капсулу. — Пообещал, что смогу снова стать как все, если начну принимать их по нескольку в день. И я поначалу верила ему. Пила исправно странное лекарство, пока не поняла, что оно отнимает не только болезнь… кристальные друзы перестали слушать меня, и совсем скоро любопытство взяло верх.
Раскрыв одну из пилюль, графиня показательно высыпала блестящее содержимое на ладонь и, макнув в него друзу, протянула ее нам:
— Правда красиво?
Камень искрился. Сверкал ярко, изменяясь каждой гранью, и не просто белесоватыми всполохами наподобие тех, что мне довелось видеть в министерстве, но совсем по-иному. Структура кристаллов плыла, полыхая медным отсветом, пока сквозь череду изменений не остановилась на золотой.
Что это? Неужели…
Мне оставалось лишь догадываться, чего стоило маркизу сохранить самообладание. Я и сама едва сдерживалась, чтобы не броситься к женщине с расспросами. Неужели мой отец навещал ее вместе с графом Зайцевым, чтобы отдать все то же лекарство, что и мне? Тогда, выходит, и я… блаженна? Или же нет? И что за содержимое хранится в серых пилюлях? Ливиум?
Если это так, тогда загадку с исчезновением отца можно считать разгаданной: ведь если ему наконец удалось открыть элемент, способный превращать вещества в драгоценный металл, это все объясняет!
Золото всегда являлось предметом раздора, и выходит, что отца предал один из его самых близких друзей…
Верить в подобное не хотелось, но графиня снова отвернулась от нас, блаженно покачивая на ладони свою драгоценность.
— Отец поначалу сердился на меня, пока не увидел это, — подтвердила догадку Зайцева. Она снова покружила в ладонях золотой слепок, позволив нам как следует налюбоваться им. — И пообещал за помощь немало. Свободу. Фамилию. И жизнь вне этих стен. Сказал, что признает… А всего-то и нужно собрать как можно больше пилюль и зачаровать друзу со слепком человека, который несет на себе запах лекарства.
