Дед коротко кивнул, взяв с серебряного подноса небольшой конверт с императорским вензелем, и, раскрыв его, быстро пробежал по аккуратным строчкам. Пока читал, мое сердце успело остановиться и снова броситься вскачь, но лицо герцога Соколова оставалось непроницаемым. Спрятав послание, он чинно встал и, пройдя к большому камину, бросил конверт в огонь.
— Кофе, уважаемый? — Его обращение к растерянному дагеротиписту было таким обыденным, что тот едва смог вымолвить слова благодарности, уже спустя минуту приняв крошечную чашку из моих рук.
А дед снова сел на диван, забросив ногу на ногу, и ободряюще взглянул на меня. Так уж получилось, что с самого детства мы с ним были особенно близки, и поэтому мне не понадобились слова, чтобы понять: все в порядке, ждать осталось недолго.
Любезно улыбнувшись дагеротиписту одной из самых светских улыбок, я постаралась выглядеть как можно более непринужденно. Ну и что, что мой жених опаздывает? Да и опоздание ли это, когда сам чиноначальник кабинета его императорского высочества задерживается всего лишь на полчаса?
Часы разнесли по дому грохот семи мощных ударов, когда в холле раздался шипящий звук, сменившийся хлопком. И уже спустя минуту дворецкий огласил:
— Его сиятельство маркиз Николай Георгиевич Левшин.
Боевой маг зашел в гостиную спокойно. Облаченный в парадную военную форму белоснежного цвета, правой ладонью он касался чудесной сабли с золотым эфесом, украшенной гербом дома Левшиных в россыпи драгоценных камней. В левой руке держал небольшой, сладко пахнущий букет из трогательных ландышей, принятых в высоких родах в качестве традиционного подношения невесте в день помолвки.
Остановившись напротив удивленной меня, он протянул цветы, нежно коснувшись губами тыльной стороны ладони. Тепло улыбнулся, озвучив положенное этикетом приветствие, и лишь затем ровным шагом направился к хозяину дома.
Господин Левшин склонился перед ним в уважительном поклоне, после чего кивнул газетчику:
— Прошу простить мне мою задержку. — Он с благодарностью принял кофейную чашку из моих дрожащих ладоней, пояснив: — Служба.
Усевшись в кресло напротив меня, сделал небольшой глоток и произнес совсем не так, как прежде:
— Дорогая, надеюсь, ты не сердишься.
Мне понадобилось все самообладание, чтобы не раскрыть изумленно глаза и не переспросить, ко мне ли он обращается, — так уж вышло, что в наших с маркизом отношениях не оставалось места галантности.
— Если вы не против, мы могли бы начать, — обратился он к газетчику. — Я думал отвести свою невесту в театр, сегодня премьера «Местного цирюльника». Не хотелось бы пропустить.
Едва не выронив чашку, я все же пролила несколько темных капель на блюдце, встретившись взглядом с глазами деда. Немой укор и твердая поддержка, как будто слышу:
«Возьми себя в руки, Ольга! Ты — наследница Соколовых, а мы в любой ситуации держим спину прямо».
Благодарно улыбнувшись ему, я уже спокойнее взглянула на Николая Георгиевича. А ведь он хорош в этой роли, и если бы предыдущие несколько дней рядом с ним была не я, могла бы обмануться.
Но и мне ничего не стоило подать ему руку, затянутую в тонкий шелк перчатки, и очаровательно улыбнуться. Бровь маркиза едва шелохнулась: все же удивлен, только большего проявления чувств не позволит.
И мы прошли к огромному камину, над которым висел портрет четы Соколовых.
— Прошу вас, ваше сиятельство, — дагеротипист наконец ожил, вновь вспомнив о цели визита, — станьте чуть ближе к невесте. Достаточно, вот так. Возьмите за руку…
Пришлось выполнить пожелания сотрудника «Императорского советника» и встать рядом с министром. Что это? У самого плеча Николая Георгиевича я чувствовала едва различимый запах огня и гари, скрываемый его парфюмом. И все же… Нет, мне не показалось. Значит, в этом причина его задержки?
Позволив себе любопытный взгляд, мгновенно получила ответное пожатие пальцев. Значит, позже. Что ж, оказывается, у нас еще сегодня выход в театр. Может, там?
Друза памяти добела раскалилась. Щелкнула громко, озарив ослепительной вспышкой, после чего послышалось довольное:
— Хорошо! Хорошо вышло. Прошу, ваше сиятельство, еще несколько кадров…
Достойно выдержав еще с десяток вспышек кристалла памяти, я облегченно выдохнула, когда все закончилось. Проводив газетчика, вернулась в гостиную, где друг против друга сидели дед с маркизом, взволнованно беседуя.
— Вы не предупредили нас, ваше сиятельство! — В голосе деда сквозила сталь, но явного раздражения он проявить не мог. — Первый выход в свет лучше сделать в другое время. Ольга устала, этот день и так стал для нее потрясением. Если позволите…
— Не позволю, — твердо ответил маркиз. И тут же доброжелательно добавил, стирая неловкость: — Свадьба уже через неделю, сразу же после петергофского бала. Моя невеста должна быть представлена свету.
Он обернулся в мою сторону, окинув оценивающим взглядом, и тут же добавил:
— К тому же графиня сегодня просто очаровательна, чтобы быть укрытой за тяжелыми дверями родового дома. Вам понадобится плащ, моя дорогая. К сожалению, вечерами еще довольно прохладно.
Взглядом испросив мнения деда, дождалась лишь короткого кивка: что ж, похоже, придется подчиниться.
— Олег, подай плащ графине! — отдал он распоряжение дворецкому. — Дорогая, жду тебя к полуночи.
— Как?! — не скрывая удивления, не смогла промолчать я. — Первый выход в свет должен быть совершен вместе с близким родственником. Ты не пойдешь?
Дед покачал головой:
— После заключения договора о высокородном союзе ты вправе появляться в свете рядом с будущим супругом. Маркиз настаивает…
Понимая, что противиться воле господина Левшина сейчас не время, позволила ему накинуть светлый плащ себе на плечи, после чего вложила руку в его раскрытую ладонь.
— Вы готовы?
— Если вы того желаете.
Николай Георгиевич улыбнулся лишь краем губ:
— Желаю.
И вывел меня из дома, галантно усадив в парадную карету. Укрыв ее изнутри огненным пологом, откинулся на спинку сиденья, вновь удостоив меня испытующим взглядом. Поежившись, я сделала вид, что смотрю в окно, но маркиз не сводил с меня пронизывающих глаз:
— Вам должно быть известно, графиня: на меня напали. — Пропустив мимо ушей мой испуганный вздох, он резко отмахнулся: — Бросьте уже свои ужимки! Не желаете сознаться?
Кажется, подозрения маркиза стали для меня настолько привычными, что сдержать эмоции оказалось совсем не сложно.
— Ваше сиятельство, — каждое слово давалось с трудом, но я старалась говорить как можно спокойнее, — я не понимаю, о чем вы говорите.
— Неужели? — с подозрением сощурил глаза Левшин. Смерил меня полным презрения взглядом, выждав несколько минут, очевидно, для признания. Но не получив его, цинично усмехнулся: — О нашей с вами помолвке знали только мы и его императорское высочество, наследный цесаревич. Полагаете, это он предал меня?
