— Вы ведь сами приказали…
— Приказал что?! — разъяренно выкрикнули мне в самые губы.
— Воспользоваться воздушным порталом… в записке…
Запоздало понимая, что попалась в ловушку, я лишь взмолилась, чтобы конверт, поданный мне на подносе дворецким, все еще ждал у двери. Ведь зная характер маркиза, не оставалось никаких сомнений: без доказательств он не поверит ни единому моему слову.
— Там, наверху… у самых дверей…
Глаза господина Левшина расширились от посетившей его догадки, и он, разом выпустив меня из объятий, метнулся к лестнице. Вернулся назад всего через несколько минут, яростно сжимая в пальцах клочок злополучной бумаги. И с нескрываемой ненавистью проорал:
— Это не мой почерк, Ольга!
Это оказалось выше моих сил. Понимая, что попалась на крючок так позорно, я все же должна была оправдаться:
— Но я… мне неизвестен ваш почерк, маркиз! А ослушаться вашего приказа я не могла…
Господин Левшин ругнулся. Грубо. Схватив меня за руку, бешено рванул на себя и с неприкрытой яростью закончил:
— Мы слишком мало знаем друг о друге, не находите? Удавшийся заговор… Ждите меня в спальне! И на сей раз, Ольга, должен предупредить: вы горько пожалеете, если я не найду вас в комнате на исходе ночи!
Повинуясь приказу супруга, позволила ему лично провести меня в комнату. И лишь когда входная дверь громко хлопнула, дала волю слезам. Теряясь в догадках, удалось ли спастись моему отцу, я провела почти весь остаток ночи у окна в тщетных попытках услышать или разглядеть хоть малейший намек или подсказку. Но спящий Петергоф был глух к сердечным молитвам, и с первыми каплями утреннего дождя, оросившими траву перед теперь уже моим домом, я сдалась.
Было пасмурно. От этого ли или оттого, что за ночь со мной случилось много дурного, мне стало неимоверно холодно — так, словно бы я находилась не в теплой спальне родового дома Левшиных, а в кромешной тьме пещеры без малейшего намека на очаг.
Зябко поежившись, я с трудом расстегнула плотное шерстяное платье, изрядно промокшее после приключений в порту и уже слегка подсохшее за ночь. Оставила его на спинке кресла, тут же сбросив тяжелые туфли. И, обхватив себя руками, легла на кровать под покров мягкого пледа и пухового одеяла, накрывшись до самой макушки.
Сквозь ворох тканей слышала все учащающиеся капли дождя, мелко шуршащие по свежей траве. Под их мерный стук глаза начали слипаться даже несмотря на то, что меня все еще бил озноб, и когда шепот дождя превратился в отдаленные шаги, наконец уснула.
А дождь…
Он зазвучал по-иному. Тихо, очень знакомо прошелестел по толстому ворсу ковра, видимо, пробравшись через плохо запертое окно. И обнял меня горячими ладонями, прижав к себе так сильно, что дрожь отступила.
В этих объятиях было по-настоящему тепло и уютно. А еще они пахли так приятно, что даже во сне у меня закружилась голова, принося с собою образ Николая. Почему-то во сне его имя давалось мне легко, растекаясь по губам сладкой патокой, и я позволила себе снова прошептать его… во снах можно многое.
Объятия на миг замерли. Выдохнули горячо в губы и, сняв с них сладость произнесенного имени долгим поцелуем, снова сомкнулись вокруг меня прочным коконом, сквозь который больше не проникало ничего, кроме невероятного ощущения нежного покоя.
Я теснее вжалась в это тепло, уткнувшись носом в привычный запах огня и гари, и наконец оставила этот долгий день позади.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой звучат первые отголоски бунта, принося Ольге Савельевне конверт с императорским вензелем
Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка…
А. П. Чехов. Три сестры
— Доброе утро, маркиза. — Обнимавшее меня ночью тепло говорило голосом его сиятельства. — Пора вставать!
Раскрыла глаза, увидев перед собой широкую обнаженную грудь Николая Георгиевича, густо покрытую темным волосом. И молниеносно отпрянула от него, пытаясь натянуть одеяло как можно выше.
Догадка озарила яркой вспышкой стыда, потому как этой ночью… я безо всякого смущения тесно прижималась к маркизу, пытаясь найти в нем такое желанное тепло и покой, а поцелуй… он мне вовсе не приснился!
— Если укроетесь еще чуть выше, задохнетесь от жары — уже почти полдень! — Короткий смешок и полный довольства взгляд его сиятельства. — Нам стоит торопиться!
— Торопиться? — переспросила, краем сознания понимая: что-то не так.
Но лишь сейчас, окончательно проснувшись, расслышала гулкий шум десятка голосов, звенящий за окном. А ведь оконные рамы плотно заперты и к тому же укрыты магическим пологом Николая Георгиевича. Неужели огненный маг снял с особняка привычную защиту? Но зачем? Или причина в другом и голосов слишком много?
Под насмешливым взглядом господина Левшина, подчеркнуто внимательно следящего за каждым моим движением, дотянулась до тонкого халата, оставленного у постели горничной, и, забрав его под одеяло, мгновенно надела.
— Вы могли бы и отвернуться! — с чувством укорила супруга.
— Мог бы, — согласился тот. — Если бы видел в этом хоть каплю здравого смысла. Ночью между нами едва ли была тонкая ткань вашей сорочки. Так к чему эта наигранная робость сейчас?
Умирая от стыда и смущения, я с трудом сдержалась, чтобы не наговорить маркизу того, о чем тут же пожалею. Старательно отводя взгляд, указала лишь на очевидное:
— Вам прекрасно известно: после потрясения от случившегося накануне я вряд ли понимала, что рядом со мной — вы.
— Правда? — Глаза супруга грозно блеснули, в голосе проявилась сталь, после чего он с нескрываемым сарказмом спросил: — И кто же, по-вашему, мог оказаться в этой постели помимо меня?
Сомнение маркиза в том, что я могла принимать в своей постели… визитеров, не осталось незамеченным. И я, вздрогнув, застыла при этом намеренном и незаслуженном обвинении.
Окинув меня испепеляющим взглядом, господин Левшин напряженно встал с кровати и гневно проследовал к креслу, на котором лежала свежая сорочка. В темно-коричневых брюках, облегающих стройные ноги, с обнаженным мощным торсом, он выглядел совсем не так, как обычно.
Казалось, воздух вокруг него был наэлектризован, а в самом огненном маге ощущалось нечто дикое, что роднило его с подвластной стихией: уверенные движения, одновременно обманчиво плавные, но при этом исполненные такой мощи, что несколько пуговиц не выдержали напора, отлетев на драгоценный ковер. А ведь маркиз виртуозно владел собой.
Стараясь держать себя в руках, попыталась сгладить ситуацию:
— Я не это хотела сказать. — Оставшись без его тепла, под бросаемыми в мою сторону ледяными взглядами, зябко поежилась. Да и огненный запах исчез, забрав с собой ощущение покоя…
