— Знаете, моя дорогая, а ведь у нас, маленьких женщин, гораздо меньше возможностей проявить себя, чем у наших прославленных мужей. Так не стоит ли нам держаться вместе? — Екатерина Дмитриевна вновь благосклонно улыбнулась, предложив раскрытую ладонь, на которой ярко вспыхнула силовая сфера.
Подняла вопросительный взгляд на ее императорское величество, расслышав то, ради чего была приглашена на раут:
— Я предлагаю вам службу, Ольга Савельевна. Ваша верность в обмен на расположение самой императрицы. Что скажете?
Августейшее предложение не имеет права отказа — это аксиома. И возможных вариантов ответа — лишь один.
В горле пересохло. Не успев произнести ни слова, ощутила, как ладонь сама скользнула к теплому камню подаренных серег. И постаралась как можно скорее согреть его жаром уже подвластной мне огненной стихии.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой Ольга обретает и теряет все одновременно, а господин Левшин возвращается к руинам
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою.
Л. Н. Толстой. Война и мир
А ведь раньше я не знала, что кровная клятва дается с такой болью.
Слова, произносимые мною, тут же выжигались буквами на тыльной стороне ладони, и мне стоило огромных усилий, чтобы, прикусив губу, сдержать крик.
Буквы появлялись и тут же гасли, навсегда запечатывая данное обещание:
«Я, маркиза Ольга Савельевна Левшина, кровью клянусь быть верной ее императорскому величеству Екатерине Дмитриевне. Залогом клятвы оставляю свою жизнь».
Последний символ, догорев, втянул под кожу каплю едва проступившей алой жидкости, когда в комнату твердым шагом вошел маркиз. В идеально сидящем черном фраке, надетом поверх белоснежной сорочки из прекрасного шелка, в строгих прямых брюках и блестящих черных туфлях из драгоценной кожи аллигатора, он мгновенно заставил сорочьи голоса испуганно затихнуть. Головы высокородных дам, все как одна развернувшихся в сторону чиноначальника особого кабинета, уважительно склонились.
Атмосфера в салоне тут же изменилась. Властность, с которой императрица восседала на кресле-троне, всего за один миг дрогнула, уступив место привычной женской мягкости, потому как вслед за господином Левшиным уверенно вошел цесаревич, за которым салон заполнили другие министры.
Окинув меня скорым взглядом, супруг внимательно посмотрел на покрасневшую ладонь. Едва заметно поджал губы, выдавая этим внутреннее негодование, и слегка склонил голову в успокаивающем жесте, чтобы показать: знает. Только недовольство прячет не из страха перед монаршей особой, но потому, что сам цесаревич просил его об этой услуге.
Спасительное облегчение разом лишило остатков боли, позволив сделать глубокий вдох, когда возле меня возникло облако знакомых ароматов. Престолонаследник неторопливо прошел к креслу матушки, низко склонился, выразив глубокое почтение и сыновнюю любовь, и коротко поцеловал протянутую ручку. Уже выпрямившись, шутливым тоном произнес:
— Боюсь, милые дамы, вы недопустимо долго находились без мужского общества. Позвольте исправить ситуацию.
Императрица тут же нежно сжала пальцы сына, приняв легкий тон беседы:
— Вы и вправду задержались, мой дорогой. Пожалуй, госпожа Третьякова успела заскучать. Верно, Елизавета?
Она обернулась к невысокой девушке лет двадцати пяти, одетой довольно блистательно, по меркам высшего света, но обладающей весьма неброской внешностью. С обычными светло-серыми глазами и узким овалом лица в обрамлении негустых русых волос, скромная фрейлина едва не затерялась в ожившей толпе своих более ярких товарок.
Но вот госпожа Третьякова улыбнулась Екатерине Дмитриевне — тепло, дружественно, и мне вдруг стало ясно: именно ее выбрали на роль невесты наследника.
Цесаревич тут же подошел к названной девушке, галантно коснувшись ее руки губами. Очаровательно улыбнулся невесте, с видимым интересом заговорив с нею, и пока внимание царственных особ было приковано друг к другу, маркиз украдкой увел меня в сторону.
Остановившись в уютной нише с невысокой кованой скамьей, предусмотрительно скрытой от посторонних глаз обильно цветущим крылатым бересклетом, господин Левшин бережно усадил меня подле себя, незаметно для остальных укрыв пространство вокруг нас прозрачным пологом.
Многоголосый шепот придворных, яркость вечерних платьев и звон наполненных шампанским бокалов перестали существовать, оставив в созданном маркизом пространстве лишь нас двоих.
— Не стоит слишком доверяться магическому пологу во дворце, — шепотом сообщил супруг. — Здесь вообще доверять никому нельзя. Кроме меня, разумеется, — убедительно добавил он.
Низко склонившись к моему лицу, он нежно пробежал горячими пальцами по щеке. Заботливо заключил ладони в свои, стянув перчатку с той, что еще не была свободной, и с сожалением произнес:
— Совершенно ледяные… вам холодно?
Пережитое напряжение лишь сейчас схлынуло, и я осознала: руки действительно замерзли. Попытавшись отнять их, почувствовала, как его сиятельство проявил привычную властность, удержав дрогнувшие пальцы. Ласково подул на обожженную кожу горячим дыханием, добавив в него толику огня, и, пронзительно вглядевшись в глаза, угрожающе спросил:
— Вам сделали больно?
В голосе маркиза сквозило неподдельное волнение, ставшее еще более заметным, когда пламя вернулось к нему, видимо, сообщив о произошедшем. Глубокая морщинка залегла между темных бровей, когда Николай Георгиевич пустил по коже огненные искры, забирая с собой глухие отголоски свершившейся присяги, и мягко поцеловал догорающие всполохи.
Всего мгновение — и он снова изменился в лице, с холодным блеском глаз осведомившись:
— Кровная клятва, данная вами, обязывает служить Екатерине Дмитриевне, верно?
— Я… да, но… откуда вам известно?
В этот миг мой супруг снова превратился в чиноначальника, и мне стоило неимоверных усилий, чтобы оставаться в его обществе прежней.
— Цесаревич предупредил меня. Жизнь в старом государе едва теплится, так что даже лучшие целители рода Поляковых уже не справляются. — Голос Николая Георгиевича сейчас слишком отличался от шепота, звучавшего в спальне. Жесткий, с твердыми стальными нотками, он заставлял держать спину прямо, словно бы мы находились в его кабинете в министерстве. — Смерть его — дело нескольких дней, и императрица, ратуя за единственного наследника, пытается укрепить императорский дом всеми доступными ей способами, но… ее методы мне не совсем по душе. Клятву невозможно нарушить, вам ведь известно?
Конечно, являясь наследницей двух высоких родов Старороссии, я прекрасно отдавала себе отчет в том, что такое кровное обещание. Испокон веков главы великих домов клялись на крови в верности императору — так поступали мой дед и отец. Так поступила бы и я после исчезновения четвертого графа Ершова, если бы не ужасное стечение обстоятельств и навязанный брак с его сиятельством. Но теперь главой нашего рода был он, огненный маг, и лишь в его власти было любое важное решение.
