Ненадолго заглушив навязчивый голос, все время звучавший в голове, огненный маг остановился у горячей решетки высокого камина. Пламя едва догорело, и железо местами еще не остыло. Только Николая это пугало мало. Обожжется?
Он рассмеялся, подумав о физической боли как о мимолетной неприятности. Ему, лучшему боевому магу империи, способному укротить само пламя, теперь была знакома иная боль. И вот ее уже не вывести ни лекарствами, ни стараниями Поляковых.
— Коля? — Кажется, он так напился, что не расслышал шипения императорского портала, открывшегося всего в паре шагов. — Что с тобой? Это правда, что малышка…
— Уехала, — закончил за друга огненный маг. — Я отослал ее далеко. Туда, куда не дотянутся руки ни одного мерзавца из высоких родов.
Цесаревич показательно замолчал, окидывая фигуру друга с явным неодобрением:
— До чего же ты довел себя? Только посмотри! Я мог бы заявиться сюда со всем зверинцем, еще не казненным из-за бунта и ожидающим своей участи в подземелье министерства. И все равно ты бы остался глух к вторжению извне. Где защита дома?
— Защита? — Николай растерянно обернулся к другу. — Зачем? Моей маркизы здесь больше нет, на дом теперь незачем нападать…
— Твою мать! — с чувством ругнулся наследник императора. — Что ты несешь?! Встань прямо, когда с тобой говорит цесаревич!
Но Николай не слушал его. Все еще облокотившись о горячее железо решетки, он стоял с опущенными плечами, едва заметно подрагивавшими словно от порывов невидимого ветра. Лицо его было осунувшимся, а огонь в глазах притаился так глубоко, что едва ли мог выбраться наружу, даже если бы огненный маг призвал его.
— Дерьмово выглядишь! — констатировал Павел. — Ну же, Коля! Бал всего через пять… уже через четыре дня, а ты… Мы все погибнем, если ты не возьмешь себя в руки.
— Я уже мертв, — откликнулся Левшин, поднимая к другу пустые глаза. — Умереть дважды невозможно. Совершенно невозможно. Может, и тебе — вслед за мной? Тогда бы ты их всех переиграл…
Цесаревич злобно выругался. Резко шагнул к другу, призывая силовую сферу на ладони. И, отпустив силу по периметру дома, приказал:
— Моя защита, конечно, не чета твоей, но до утра протянет. Выспись как следует. А завтра я жду тебя в стенах зеленого кабинета. Четыре дня, Коля. И, может, твое желание смерти исполнится.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
в которой простые бубенчики оказываются совсем не простыми, а маркиз Левшин снова вынужден нарушить покой королевской усыпальницы
Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть.
Л. Н. Толстой. Война и мир
Первые лучи теплого весеннего солнца еще несмело пробирались сквозь легкие, чисто выстиранные занавески, когда у входной двери раздался тихий стук Славки. В высокородных домах в это время суета начиналась лишь на нижних ярусах, пробуждаясь пока только в комнатах прислуги. Господа же вставали обычно гораздо позже, вернувшись со светских раутов поздней ночью.
Но городок, в котором я оказалась, притаился так далеко от пасмурного Петергофа, что мне пришлось напомнить себе о твердом намерении начать новую жизнь. И потому, наскоро надев вчерашнее платье, я босиком пробежала по прохладному полу.
Мой вчерашний знакомый, как и обещал, протягивал в ручонках сверток свежих газет, переминаясь с ноги на ногу: видимо, торопился к началу работы вокзала. Измазанные пальчики благодарно приняли обещанный медяк, а ободренный малыш с радостью поделился последними новостями:
— Видели, барышня, как вам повезло? Поезд, на котором вы прибыли в западные земли, взорвался аккурат при следующей вспышке — ровно в тот момент, когда пересекал границу. Говорят, такое иногда случается: все же арка-ускоритель — разработка алхимиков, а они народ чудной и ждать от них можно всякого. Только тетушка думает, что вы родились в рубашке…
Выражение недетских синих глаз тут же изменилось, едва на моем лице проступил испуг. Завидев, что сболтнул лишнего, Славка расстроенно склонил белобрысую голову, перебирая пальчиками висящую на длинной нитке пуговицу застиранной рубашки:
— Простите, барышня. Тетушка просила не болтать. И газеты говорила не нести, но у нас с вами договор…
Я присела у самых ног своего помощника и ласково провела ладонью по взъерошенным волосам. Отвернула край рубашки, потянув за длинную нить, и, завязав узел у самой ткани — так, чтобы придать устойчивости созданной конструкции, — бережно приподняла измазанный подбородок. Убедительно заверила малыша:
— Все правильно. Договор есть договор. Принесешь мне цветов с поля? Бубенчиков? Пустая ваза дурно смотрится на столе…
Славка облегченно выдохнул, с подозрением уточнив:
— Не расскажете родственнице, что я проболтался? Она выпорет, если узнает…
С жалостью погладила растрепанные волосы, поправив на нем изношенную одежонку:
— Не беспокойся, не скажу. Я умею хранить секреты.
Мальчишка широко улыбнулся, тут же хлопнув себя по лбу:
— Совсем забыл! Когда станете завтракать?
При упоминании о завтраке мгновенно ощутила приступ голода, как если бы не ела несколько последних дней. Попросив Славку передать тетке, что можно накрывать на стол, прошла в спальню, чтобы закончить утренний туалет. Нужно будет уговорить малыша свести меня хотя бы в готовые лавки с одеждой: я ведь ничего не привезла с собой, а носить вчерашний наряд — признак дурного воспитания даже для столь крошечных городков.
Наскоро позавтракав хрустящим беконом и парой вареных яиц, я запила все стаканом парного молока. С теплом поблагодарив хозяйку дома, забрала из ридикюля отцовскую друзу и присела у уже убранного стола, решив снова попробовать активировать кристалл. Только и в этот раз у меня ничего не вышло: поврежден.
С огорчением вспомнила, что до петергофского бала осталось всего четыре дня. Воспоминания о столице заставили с ужасом вскочить, как если бы меня обдали ушатом ледяной воды: если новости о крушении поезда достигнут Николая, он перевернет не просто всю Старороссию — весь мир, чтобы найти мой след. Оставалось лишь надеяться, что взрыв ливиумной арки — событие неприметное, мало интересующее газетчиков «Императорского советника».
У дверей снова послышалась возня — это заскочил Славка, принесший целую охапку крупных, совершенно очаровательных бубенчиков. И пока он торопливо наливал воду в вазу, я подхватила один цветок, стараясь спросить как можно обыденнее:
— Славка, ты ведь здесь живешь давно… — Труднее всего было сделать так, чтобы голос не дрожал, и это у меня почти вышло. — Как думаешь, вчерашнее крушение поезда попадет в газеты Петергофа? Или же это — дело обычное?
— Скажете тоже! — громко фыркнув, откликнулся мальчишка. — «Обычное дело»! Последний поезд не доходил до места лет эдак пять назад, точнее даже и не вспомню. Сразу видно, что вы — барышня столичная: все вас удивляет.
