— Что это?
Ксавьер нажал кнопку сбоку — и посреди комнаты вдруг появился доберман.
— Иди сюда, малыш! — подозвал Ксавьер, щелкая пальцами, и пес, послушно подбежав к нему, запыхтел, склонив голову набок. — Чудо, скажи? — гордо спросил он. — Голографическая собака! Их демонстрировали на компьютерной выставке. Позови его, он подойдет. В его программе записаны все реакции настоящей собаки! Он реагирует на каждое твое слово и знает тысячу разных фокусов. Мальчик, голос!
Собака послушно села и дважды пролаяла.
— А почему его не запрограммировали разговаривать по-английски? — спросила я.
— Да потому что тогда это был бы не пес! — ответил Ксавьер, как будто это было что-то само собой разумеющееся.
— Он и так не пес. Какой смысл в собаке, если ее нельзя погладить?
— Ну, не знаю, — пожал плечами Ксавьер. — Она просто классная. У нее в настройках больше ста вариантов пород с соответствующими характерами. — Ксавьер потыкал в кнопки на коробке. Доберман переключился на долматина, потом стал таксой. — Какую породу хочешь?
— Афганскую борзую, — без колебаний ответила я. Ксавьер жал на кнопку до тех пор, пока в центре комнаты не очутился царственный афган с длинной шелковистой шерстью. Он был такой красивый, что я ахнула. Я всегда любила афганских борзых. Они были самые добрые и самые красивые. Внезапно собака залаяла. — Ну вот, — довольно сказал Ксавьер. — Наверное, можно как-нибудь подключить ее к сенсору на дверном замке. Хочу, чтобы она встречала лаем всех, кто приходит!
— Это и настоящая собака умеет!
— Конечно, но у моей мамы аллергия на шерсть. Брось, Роуз. Скажи, что это крутая игрушка!
Я села на стул и пощелкала пальцами. Голографическая собака посмотрела на меня и неспешно приблизилась, насторожив уши.
— Так и быть, признаю, — сдалась я, а потом провела рукой сквозь голову голографического афгана и помахала Ксавьеру. — Но было бы гораздо лучше, если бы ее можно было погладить.
— Я тебя не понимаю, — покачал головой мой лучший друг. — Я думал, ты любишь собак.
— Люблю. Поэтому знаю, что это не то.
— Но если ты так сильно любишь собак, то почему не заведешь свою собственную? — спросил он.
В прошлом у меня был период, когда я подбирала домашних собак, убежавших от жильцов комплекса Юникорн, и часами играла с ними, не отпуская к хозяевам.
— Не могу.
Я вздохнула. В рабочем графике моих родителей значилось наблюдение за работой лунной колонии, поэтому скоро они должны были уехать на несколько месяцев.
— Помнишь серну, которая жила у меня, когда мне было восемь лет?
— Как я могу помнить, если мне тогда было дна года?
— Ну да, извини. Неважно, короче, у меня была серна. За ней ухаживали в конюшнях, но она умерла, когда мама с папой уехали в отпуск, а меня не было рядом. Я тогда ужасно расстраивалась, поэтому не хочу, чтобы это когда-нибудь случилось с моей собакой.
— Я могу заботиться о ней, пока ты спишь, — предложил Ксавьер. — Уверен, моя мама не будет возражать, когда узнает, что это собака мистера Фитцроя.
— Нет, — покачала головой я. — Мне страшно даже подумать о том, чтобы расстаться с мамой и папой по-настоящему, значит, и моя собака будет так же сходить с ума от тоски. Я не хочу то появляться, то исчезать из ее жизни. Она никогда этого не поймет и будет страдать.
— Черт побери, а ведь я не собака, а человек! — буркнул Ксавьер. — И я сам с трудом это понимаю, а ведь ты мой лучший друг!
— Правда? — нахмурилась я. — Разве у тебя нет друзей в школе?
— Есть, конечно, но они — не ты. Кроме того, они все дразнят меня из-за этого дурацкого имени, даже так называемые друзья! Все они зовут меня «икс-мэном» и все время говорят всякие слова, в которых есть буквы «кс», типа: «Как ты кстати, Ксавьер!» или «Хочешь экстра-кекс, Ксавьер?» Я никогда не произношу это чертово буквосочетание, а они все время твердят, как попугаи!
— Да ладно, Завьер, — сказала я, произнося его имя так, как ему нравилось. — Просто скажи им, что тебе это неприятно, и попроси так больше не делать.
— Можно подумать, это их остановит! Вот ты никогда так не делаешь. Поэтому мы с тобой всегда будем лучшими друзьями!
Это была правда. Особенно теперь, когда наша разница в возрасте стала настолько несущественной, что я воспринимала его уже не как младшего братишку, а почти как настоящего друга.
— Ты мой лучший друг, — сказала я. — Строго говоря, ты мой единственный друг.
— Как будто я не знаю, что это не так, — надулся он.
— Это так, и ты это знаешь!
Я не понимала, почему он расстроился. Это была чистая правда. До тех пор пока я знала, что Ксавьер курочит очередной компьютер в соседней квартире, мне было наплевать на то, что у меня нет никого, кроме него.
— Брось! У тебя куча друзей.
— Да нет. Ты же знаешь, маме не нравятся мои одноклассники и она не любит, когда я куда-то хожу без нее. — Я помрачнела. — Знаешь, мне только что пришло в голову, что у меня никогда не было друзей. По крайней мере, после дочки управляющего, с которой я дружила, когда была совсем маленькой.
— А сколько тебе было? — спросил Ксавьер.
— Года три или четыре. Это было, когда мы еще жили в городе, перед самым переездом сюда. — Странно, почему я столько лет не вспоминала о Саре? — Мы с ней целыми днями играли вместе. И даже одевались похоже.
— В четыре года?
— Да. Кажется, это была ее идея. Но если не считать Сары, ты мой единственный настоящий друг.
— Разве тебя потом не приглашали к ней в гости с ночевкой?
— Приглашали, наверное. Но только потому, что ее мама хотела добиться повышения по службе.
— Что?
— Ее родители работали на ЮниКорп.
— Ах, вот как, — кивнул Ксавьер. — Как и мои.
Я обдумала его слова.
— Ты поэтому дружишь со мной?
Ксавьер поднял голову от коробки, глаза его сверкнули.
— По-моему, это несправедливо!
Я потупилась.
— Да, прости.
— Брось! Мы с тобой были лучшими друзьями столько, сколько я себя помню!
— Всю твою жизнь, — уточнила я.
— Угу, — он снова посмотрел на свою коробку. — Ты когда-нибудь задумывалась над тем, как все это странно? Ведь ты не растешь так, как я. Знаешь, я ведь помню то время, когда ты казалась мне огромной, как дом, и рассказывала мне разные сказки, потому что я не умел читать. А теперь мы почти одного роста. И одного возраста. Почти.
— Мне четырнадцать! — возмущенно воскликнула я, вытягиваясь в полный рост, чтобы продемонстрировать ему свое преимущество в несколько сантиметров. — А тебе всего одиннадцать.
