Ксавьер как-то странно посмотрел на меня.
— Мой день рожденья был три месяца назад. Мне уже двенадцать.
Я захлопала глазами. К этому времени я уже больше месяца жила в реальной жизни и до сих пор не заметила, что последний стазис продлился так долго.
— Я пропустила твой день рождения? Правда?
— Правда.
— Прости меня. Я непременно подарю тебе что-нибудь, чтобы загладить свою вину. Что ты хочешь?
Ксавьер долго пристально смотрел мне в глаза, не говоря ни слова.
— Ничего, — сказал он наконец.
— Нет, ну правда.
— Нет, правда, ничего. Я просто хочу, чтобы ты была со мной. Это будет лучший подарок.
— Ты такой милый, — улыбнулась я.
— Только не говори этого никому, я не переживу.
Я вскочила со стула.
— Ладно, мне пора бежать. Сегодня мы с мамой едем в магазин для художников, а потом к дизайнеру мебели. У меня кончилась вся жженая сиена.
— Да? — огорченно переспросил он. — А я-то думал, что ты останешься и поможешь мне подсоединить пса к дверному замку!
— Хочешь устроить пожар? — с притворным ужасом воскликнула я. — Ты отлично знаешь, что я даже под страхом смерти не могла бы разобраться в простейшей электросхеме!
— Ну, угроза взрыва розеток сделала бы наш проект особенно захватывающим! — расхохотался он.
— Нет, от меня будут одни неприятности. И потом, я не могу упустить случай высказать своё мнение по поводу цветовой палитры. Мама затеяла перекрашивать нашу парадную прихожую, ей нужна моя помощь.
— Ладно, как скажешь, — согласился Ксавьер, грустно глядя на пульт управления голографической собакой.
— Нет, правда, — не унималась я. — Мне нравится обновлять квартиру вместе с мамой. Она отличный дизайнер по интерьерам, с ней очень интересно работать. Это так здорово!
— Ну и иди, — буркнул Ксавьер, махнув рукой в сторону двери. — Развлекайся на здоровье!
Я повернулась, но что-то меня удерживало. Знает ли Ксавьер, что я скоро снова уйду в стазис?
— Хм… знаешь, я хотела тебе кое-что сказать. Мои родители на следующей неделе улетают на Луну.
На этот раз Ксавьер резко обернулся и вытаращил глаза.
— Надолго?
— Не знаю, — покачала головой я. Несколько мгновений он смотрел на меня, разинув рот, потом взял себя в руки.
— Ну что ж. Постарайся не пропустить мой следующий день рождения, ладно?
Я протянула руку и растрепала его светлые полосы.
— Ни за что, Ксави. Он вспыхнул.
— Мне не нравится, когда ты так меня называешь. Я уже взрослый.
— Да, — согласилась я. — Совсем взрослый. Но ты все равно мой лучший друг.
Голографический афган громко тявкнул.
— Лучший друг девушки, — буркнул Ксавьер, а потом тоже тявкнул.
Теперь у меня появился новый лучший друг. Не настоящий Ксавьер, но все равно.
Настоящее имя Завьера, как следовало из обнаруженного на кухне буклета, оказалось Легконогий Бегун Пустыни: в прошлом он был настоящим чемпионом, а три года назад всего на дюйм отстал от победителя. Легконогий Бегун был выдрессирован на безоговорочное послушание хозяину и даже прошел курс первичной охранной подготовки. Раз в две недели ему требовался профессиональный уход за шерстью, для чего нам нужно было всего лишь сесть в лимо-ялик и отправиться по указанному адресу. В бумагах выражалась надежда на то, что я буду каждый день расчесывать его специальной щеткой, прилагавшейся к документам. Я спросила афгана, хочет ли он зваться Легконогим Бегуном Пустыни или десятком других вариаций этого имени, но он даже ушами не повел ни на одно из прозваний. Должно быть, он отзывался совсем на другое имя, но поскольку в бумагах оно не значилось, я решила, что могу с чистой душой звать свою собаку Завьером.
Как выяснилось, Патти и Барри уже ждали появления Завьера, поскольку Барри принес домой еще один мешок собачьего корма. (Первый мешок я обнаружила на кухне, вместе с документами.) Я так и не смогла заставить себя спросить, чей это был подарок — приемных родителей или мистера Гиллроя. В конце концов, это было неважно. Главное, Завьер теперь был мой. Этой ночью он свернулся у меня в ногах, даря успокаивающее ощущение близости, в которой я так остро нуждалась.
Но, к сожалению, даже он не мог избавить меня от кошмаров.
Глава 7
Кошмары были беспощадны. С тех пор как я вышла из стазиса, они являлись каждую ночь. Мне снилось, что я бреду по каким-то длинным, пустым переходам. Сначала это были коридоры нашей квартиры в Юникорне. Но этой ночью, когда я взяла с собой Завьера, мне приснились бесконечные коридоры Юнишколы с неоготическими окнами и стрельчатыми каменными арками. Блуждать по огромному серому готическому замку оказалось еще страшнее. И еще здесь повсюду были зеркала, совершенно сбивавшие меня с толку. Например, я видела какое-то движение в стороне, оборачивалась, чтобы посмотреть, что там такое, но видела только собственное отражение в зеркале.
Я упорно обходила эти пустынные переходы, не понимая, что именно ищу и почему так боюсь найти. И еще у меня было странное ощущение, будто это что-то само ищет меня, охотится за мной. Я не знала, зачем я его ищу и почему хочу найти, если так боюсь.
Я проснулась в холодном поту, зовя маму. Но когда окончательно проснулась и поняла, что ее нет, то даже обрадовалась. Маме было бы стыдно за меня, она не любила недисциплинированных детей.
— Ей в самом деле было бы стыдно? — спросили доктор Биджа на следующее утро. Она специально записала меня на утренний прием перед началом уроков, чтобы обсудить события первого школьного дня. Когда Мина спросила, как мне спалось, я вдруг растерялась и рассказала ей о моих кошмарах.
— Наверное, — ответила я. — Моя мама всегда превосходно владела собой. Она говорила, что нужно постоянно работать над своими эмоциями, чтобы при взгляде на тебя люди видели только совершенство.
— Ты думаешь, кто-то может быть по-настоящему совершенен? — нахмурилась Мина.
Я пожала плечами.
— Статуя, например. Если соскоблить и зашлифовать все неровности, то можно получить идеальную личность, вроде «Давида» Микеланжело.
Мина рассмеялась.
— И ты думаешь, что у тебя хватит сил зашлифовать свои кошмары, как заусенцы на ногтях?
— Не знаю, — вздохнула я. Мне бы очень этого хотелось. Я дошла до того, что мне было страшно уходить из кабинета доктора Биджа. За дверью начинался чужой мир. Все изменилось. Повсюду были новшества, которых я не понимала. Появились новые слова, которых я никогда не слышала раньше, а привычные выражения, напротив, совершенно вышли из употребления. Один из учителей даже попросил меня объяснить ему значение слова «общение».
