Стоя у палаты я никак не могла решиться зайти. Боюсь и жажду его увидеть. Соскучилась. Перед приездом основательно подготовилась. Привезла узбекские закуски и сладости для мужчины. Не думаю, что больничная еда ему нравиться, она никому не нравиться. Я до сих пор с ужасом вспоминаю перловую кашу и перетертую свеклу, и рыбную котлету на обед.
Тихонько открыла дверь, мало ли он отдыхает, но растерялась услышав женский мелодичный смех. Девушка сидела рядом с Павлом на больничной кровати перевязывала его спину и грудь медицинскими бинтами. Он не видит меня, отвернут спиной, а вот медсестра даже очень. Слишком вызывающий и собственнический у неё взгляд заявляющий о себе, мол, «Смотри, он ‒ мой!»
Ни слова не проронив, тихо наблюдаю и сама не понимаю, почему не ухожу. Блондинка с оленьими глазами так невинно выглядит, а вот пуговицы её халата, расстегнуты совсем до не невинной глубины декольте.
Ревность противно скребет под ложечкой и молча смотреть я больше не в силах.
‒ Добрый вечер, ‒ с рабочей улыбкой прохожу в палату. ‒ не помешаю?
Мужчина, заглядывая себе через плечо ещё с улыбкой наблюдает за моим приближением меняясь в лице.
‒ Давайте я вам помогу одеться. ‒ сладенько заговорила она и потянулась своими ручонками к ночной рубашке начальника.
‒ Не стоит утруждать себя. Вас, уверена, ожидают в клизменной. ‒ наслаждаюсь перекосившимся выражением лица медсестры. ‒ Так и быть, помогу пациенту одеться вместо вас.
Павел молча наблюдает с серьезным лицом, а в глазах прыгают любопытные бесята. Девушка многозначительно зыркнула на меня, но удалилась громко стуча каблуками.
Ставлю пакет на пол и не торопясь достаю из него контейнеры перемотанные фольгой. Затылком чувствую ехидный взгляд Павла на себе. Что-то подсказывает, что он именно ехидно смотрит.
‒ Что это?
‒ Я решила привезти узбекский плов и еще несколько закусок, названия которых не могу выговорить, а, и сладости, и упаковку китайского чай. Из личных запасов. ‒ выделяю интонацией и оборачиваюсь. ‒ Он очень действенный, помогает со сном и общим восстановлением организма.
Все так же сидя на месте, без рубашки с перевязанным торсом, он слушает меня без тени на улыбку.
‒ Спасибо, но я не об этом.
‒ Давайте-ка прикроем окно и… Вас.
Помогла мужчине продеть руку в рукав и закрыв окно, непонимающе уставилась на него.
‒ Вам пуговицы застегнуть? Или позвать ту медсестру?
‒ Зачем ты приехала?
Он начал самостоятельно застегивать рубашку одной рукой, а я приземлилась на стул и стала изучать мужское, рельефное тело. Синяки потихоньку сходят, оставляя после себя желтоватые пятна, а ссадины уменьшились, но даже так, я всё-равно не могу смотреть на Исаева спокойно.
‒ Приехала потому что так решила.
Мужчина безразлично дернул бровями, отвернулся. Левой рукой он все никак не мог справиться с маленькими пуговицами одежды, а я не знала как предложить ему свою помощь. Ибо наблюдать за ним становиться невыносимо!
Спустя несколько минут его старательных попыток, он умудрился застегнуть лишь одну, я больше не могла сидеть спокойно. Пересела ближе к Павлу и без разговоров принялась просовывать пуговки в отверстия.
Исаев пахнет так же, разве что запах его кожи разбавляет запах медикаментов заменив парфюм. Хочу обнять его, почувствовать тепло его тела и звук бьющегося сердца, но, страшно, что меня оттолкнут. Да и нельзя так. Я постаралась все испортить, так что неудивительно, что он отталкивает меня.
Какое-то время, я молча сидела рядом опустив глаза к его руке. Видимо ему недавно ставили капельницу, после которой на руке остался маленький синяк и всё-равно, он великолепен. Наслаждаюсь и мучаюсь просто сидя рядом, без слов и движений. Начальник тоже молчит, возможно смотрит, а возможно ждет моего ухода. И я уйду, но не сейчас. Ещё несколько секунд будет достаточно, лишь бы рядом, лишь бы с ним.
‒ Чтож, ‒ поднимаюсь с места. ‒ оставлю вас в надежных и нежных руках медсест…
Не успеваю договорить, рывком мужчина усаживает меня к себе на колени и впивается губами в мои губы. Поцелуй внезапный, грубоватый, ошеломляющий но оборвался он так же внезапно в сопровождении болезненных стонов.
‒ О, боже! Что? Где болит?
Вскакиваю с Исаевских колен, осматриваю скрутившегося мужчину ухватившегося свободной рукой за ребра.
‒ Паша, зачем!? ‒ мечусь. ‒ Сейчас позову кого-нибудь.
‒ Нет… ‒ останавливает ухватив за край белого халата.
‒ Но, тебе же больно, а если что не так?
‒ Неужели я так тебе противен?
А смотрит-то как опасно!
‒ Почему ты так решил? ‒ растерялась я. При чем тут это вообще не понимаю.
‒ Ты, то отталкиваешь меня, то приходишь. Я не мальчишка с которым можно поиграть.
‒ Я не играла с тобой. Разве, не ты ли задался целью, любым способом меня задержать рядом с собой?
Мы словно бросаем друг в друга ножи.
‒ Не буду отрицать, но и за тобой имеется грешок. Что? Уже не помнишь? Или не хочешь вспоминать.
Неужели он сейчас меня виноватой делает? Вот напыщенный индюк!
Потеряла дар речи после такого поворота событий.
‒ Если тебе станет легче, то я понял зачем ты тогда позволила к себе прикоснуться, что бы я отстал и не преследовал тебя, не так ли? Даже сейчас! Пришла, ревностно ведешь себя, смотришь с жалостью и опять отталкиваешь!
‒ Я оттолкнула потому что тебе больно!
Повисло театральное молчание….
Он молчит, я молчу. Павел всматривается в мое лицо и я, прям слышу, как винтики в его голове проворачиваются.
Да, Юля… Выдала ты себя с потрохами, сама не заметила. Стыдно стало до безумия. Он, вижу, понял, но молчит. Спасибо на этом! Победной улыбки или клича, я не вынесу.
Хватаю с пола сумку и ухожу.
