И вдруг раздался смех. И довольно громкий.
Ну, Артем, ну сволочь и…
Я задрала голову, чувствуя, как накатывает злость, и так и замерла, неверяще глядя на Веринского.
Смеялся не Артем. Тот, наоборот, выглядел непонятно разозленным, будто я своим падением как-то задела его персонально. Смеялся мой Великий И Ужасный начальник. Я и улыбки то его не видела никогда, а тут — заливистый, искренний хохот. И лучики морщинок вокруг заблестевших глаз, и загорелая шея, и белоснежные зубы…
Я замерла, как зачарованная, не замечая того, что стою на коленях на полу, а пролившийся кофе не только окончательно впитался в глубокий ворс, но и испачкал мне светло-серую юбку.
И только потом опомнилась.
Чувствуя, как горят уши и щеки, а в глазах появляются непрошеные слезы, принялась собирать все снова на поднос, промакивать белоснежными тканевыми салфетками, извиняться, одергивать юбку, обещать немедленно прислать уборщицу — и все это одновременно.
Только не увольняй. Только не увольняй…
— Успокойся, — голос Веринского был сух, но в нем проскальзывали нотки удовольствия — я уже научилась различать самые нюансы его поведения и эмоций, будто с каждым днем настраивалась на него, как музыкальный инструмент. Различать, если он вообще хотел показать что-то. — Ничего страшного не произошло. Это всего лишь ковер.
Ага. Всего лишь ковер. И он это мне рассказывает.
Я вздохнула и, постаравшись взять себя в руки, тихонько спросила:
— Вам приготовить еще кофе?
— Приготовь. Уборщицу пока не надо. А ты переоденься — ты ведь держишь запасной костюм здесь?
Посмотрела на него. Так и есть, чуть прищурил глаза, как и каждый раз, когда проверял, насколько хорошо я выполняю свои обязанности.
Запасной комплект одежды у секретаря и помощника был требованием, прописанным в моих должностных обязанностях. Как и то, что я должна была следить за такими комплектами у самого Веринского.
Кивнула и пошла прочь, чуть не споткнувшись об искры неприязни в глазах Артема.
Этому-то что я сделала?!
Я вообще тогда ничего не поняла из этой сцены. Хотя следовало быть внимательней. Намного внимательней.
Но я тогда ни о чем не думала. Только радовалась, что мне простили косяк.
Молодая, наивная дурочка.
И, похоже, осталась такой же, раз сижу сейчас, замерев, как кролик перед удавом, и смотрю в эти глаза, прожигающие дырку даже не на моей более чем закрытой одежде, а в груди. Там, где когда-то билось сердце.
Только что с удовольствием съеденное мясо вдруг показалось кирпичом, тянущим утопленника на дно. Я почувствовала тошноту и встала из-за стола. А потом, подхватив сумку и стараясь не бежать — спокойно, будто так и планировала — отправилась в туалет, и там уже ускорилась, заперлась в кабинке, в которой, слава богу, была отдельная раковина, и, дрожа, прислонилась лбом к зеркалу.
Черт.
Как же мерзко.
И неужели это никогда не закончится?
Я включила ледяную воду и подставила под нее трясущиеся пальцы. Холод немного привел меня в чувство. Приложила озябшие ладони к горящим щекам и глубоко задышала.
Мне-все-рав-но.
Я-спо-кой-на.
Наконец, решилась выйти из туалета и двинулась не за стол, а к администратору, протягивая ей карту:
— Рассчитайте.
Голос был спокоен. Отлично.
Осталось лишь выйти на улицу, найти первое попавшееся такси — их здесь стояло всегда не мало — и убраться подальше. И не ходить ни в какие общественные места, пока мне доподлинно не станет известно, что Веринский уехал.
Я почти ушла. Почти исчезла из зоны его влияния. Почти спаслась.
Но когда я уже подходила к двери, услужливо открытую охранником, меня придержали за локоть.
И низкий, чувственный, ненавистный голос сказал с грубоватым смешком:
— Ты опять так быстро уходишь… Разве ты не рада видеть меня, На-астя?
ГЛАВА 5
Михаил
Пять лет назад.
— Отдашь мне ее?
Я поморщился.
Внимание Артема к моей секретарше начало раздражать.
Чего он так в нее вцепился? Настя и рядом не стояла с теми красотками, что крутились вокруг любвеобильного Горильского.
Миленькая и умненькая девочка, невинная на первый взгляд и очень хорошая — именно хорошая, а не притворяется хорошей. Конечно, как и у каждого мужчины, у меня мелькнули пару раз мысли о том, что было бы неплохо вытряхнуть Настю из этих одежек, распустить ее волосы и посмотреть, как невинное выражение в ее глазах сменяется на страстное желание.
Но я не собирался спать со своей секретаршей. И не собирался делиться и «отдавать» ее кому-то. Пока она мне нужна самому.
Артем это знал.
А я знал, что он постоянно пытался отбить у меня всяких пташек. И я даже иногда позволял ему это — пусть потешит свое эго, никто из них не привлекал меня настолько, чтобы устраивать вокруг показательные танцы. Но что попадало мне в руки оставалось моим. И друг, как правило, не зарывался. А вот тут завелся. И я даже понимал, почему — напуганная девочка старательно игнорировала его внимание, что делало ее еще более желанной.
Вот только он ее трахнет и забудет, а мне будут подавать соленый от слез кофе. Нет уж. И секретаршей к нему не пущу — обойдется.
Друг продолжил уговоры, но я лишь отрицательно качнул головой и посмотрел так, что Норильский заткнулся. Глаза его странно сверкнули, и он вдруг заявил:
— Ты в нее вцепился, потому что она тебя не замечает — вот тебе и интересно.
— Она меня не замечает, потому что я и не пытался вызвать ее интерес, — возразил спокойно, но что-то кольнуло. Настя и правда не смотрела на меня, как на мужчину. Где-то боялась, где-то переживала, но не сделала за эти недели ни одной попытки привлечь мое внимание. Чем и была ценна.
И мне это нравилось. Разве не так?
Только один раз, тогда, на собеседовании, я увидел на мгновение вспыхнувший интерес, но больше — ничего.
Но интересно ли мне это? Я и не думал, пока Артем не заговорил об этом. У меня было слишком много работы и дел, о которых стоило подумать. И собственные секретарши должны были от части этих дел избавлять — а не добавлять новый груз.
— Ты так уверен в себе? — в голосе Горильского слышалась провокация.
Хочет поиграть?
Хм, почему и нет. День был тяжелый, можно и развлечься. Если я не ошибаюсь, спустя полминуты Настя принесет нам кофе, так что у меня была возможность поставить заместителя на место и не возвращаться к этой теме больше.
