И от осознания того, что она собралась на улицу вот в таком виде, у меня сжались кулаки.
От нее так и несло сексом. А она будто и не стеснялась этого, еще и волосы скрутила, открывая искусанную шею.
— Даже чаю не попьешь? — прозвучало, надеюсь, иронично, а не жалко.
— Считаешь, у меня не хватит денег заказать его самой?
Подняла с пола сумочку, все еще валяющуюся возле двери и достала сотовый телефон. Похоже, чтобы вызвать машину.
А я понял, что нервничаю. От того, что она сейчас просто выйдет и исчезнет из моей жизни снова.
Но разве я не этого хотел?
Ага, и потому сделал так, чтобы продлить еще немного эту агонию. Потому что я больной придурок.
Взял со стола бумажник, в котором всегда была крупная сумма, и достал пачку сотенных долларовых купюр. И если бы я не следил за ней так пристально, я бы даже не заметил, как ее пальцы сжали на мгновение сумочку, да так, что на тонкой коже остались глубокие вмятины.
Ну же, давай. Порви эти деньги, швырни мне в лицо, устрой скандал — и тогда еще несколько минут ты будешь рядом со мной…
А она подошла совершенно спокойно, взяла шелестящие бумажки, пересчитала, хмыкнула, а потом сложила их и засунула за пояс моих штанов:
— Считай это сдачей за удовольствие. И не волнуйся — со мной уже расплатились.
Что?
О чем она говорит?!
Видимо на моем лице было такое недоумение, что она сочла нужным уточнить:
— Многие в городе были рады твоему приезду. Веринский. Так что они скинулись на прощальный подарок…
Твою ж…
Что?!
Она же не серьезно?!
Блядь, она что…
Хохочет. Просто хохочет мне в лицо.
Не весело и задорно, как когда-то, когда ее радовало почти все, когда пенилась кровь и наши отношения были легче гелиевых шариков в голубом небе.
Нет, это был смех уверенной в себе, свободной и взрослой женщины, которая придумала удачную шутку. Ни хрена не смешную шутку!
— Ты бы видел, как тебя перекосило, Миша-а, — она перестала смеяться так же резко, как начала. — Что, не приятно становится объектом чужих игр?
— А ты, смотрю, в этом поднаторела.
— Жизнь заставила, — она беспечно пожала плечами и быстро обулась.
— Тогда чем мы отличаемся?
Почему мне казалось, что меня провели? Что я и правда поучаствовал в чужой задумке, и не то что бы даже не выиграл, но просто не понял правил? Что меня только что использовали — сделали так, как обычно поступал я?
— Всем, — она внимательно посмотрела на меня. Прощальным мать его взглядом! — Я всегда цеплялась за то хорошее, что было в тебе. Ты же и тогда, и сейчас был готов поверить в худшее.
Щелчок закрываемой двери оглушил сильнее, чем звук выстрела.
О чем она?
Я тряхнул головой.
Бред. Все что здесь происходило — полный бред.
Я не мог ошибаться в отношении нее, я никогда не ошибался. Так что хватит фокусироваться на этом. Слишком много чести для такой, как Настя.
Меня ждала моя жизнь. По моим правилам. Ждал завтрак, машина в аэропорт и куча дел, которые встали без моего присутствия.
Так что я забуду ее еще быстрее, чем свалю из этого города.
Еще быстрее, чем тогда, пять лет назад, когда охрана выводила ее из офиса.
ГЛАВА 8
5 лет назад
Это уже никуда не годилось!
Нет, ну правда, сколько можно?
У меня нервы не выдерживали постоянно переживать, глядя из окна своего замка на осаждающее его войско. Еще и катапульты притащил бы, чтобы пробить брешь…
Нет, Норильский, конечно, не действовал напролом. Но что-то в нем изменилось с того дня, как я разлила кофе. Он будто обрел полную уверенность, ветер в паруса или мотор в задницу и открыл на меня охоту.
Я была невинна — но не неопытна. Наивна, но не дура. И понимала, что значат все эти долгие взгляды. Невзначай задетый рукав. Слишком частые посещения соседнего кабинета с неизменным то «здравствуй», то «давай ты сделаешь мне кофе — у моей секретарши не получается такой вкусный» и самыми разными комплиментами касательно моей внешности или работы.
Он не был пошлым, грубым или пугающим — потому не давал повода дать ему серьезный отпор. И я вынуждена была мило улыбаться, местами краснеть, а в голове постоянно крутилось непонимание — ну зачем ему это?
Да, он вел себя как мужчина, слегка влюбленный в юную девочку, которую боялся напугать излишним напором. И не сфальшивил ни разу.
Но я ему не верила.
Не знаю почему. Интуиция? Я же не провидица…
А может это мой страх? Страх что и так постоянно гнал меня прочь от излишне настойчивых мужчин и намеков на постель? Ведь я понимала — Горильскому именно постель и нужна была. Мне почему-то казалось, что он вполне себе отдает отчет в том, что я совершенно неопытна, и это его заводит.
Это заводило не его одного…
Я почувствовала внезапную тошноту и быстро выбралась из своего кресла, где сидела и вот уже несколько минут в замешательстве смотрела на стол, на котором лежал совершенно очаровательный букет. И под предлогом того, что цветам нужна вода, схватила из шкафа вазу и бросилась наружу, в туалет, не обращая внимание на разговаривающих о чем-то Веринского и его личную помощницу.
А потом заперлась в кабинке, уселась на опушенную крышку унитаза и попыталась справиться с нахлынувшими ощущениями.
Вдох-выдох.
Но перед глазами не закрытая дверь кабинки.
Перед глазами темно, и мерзкий шепот заливает уши, и тянется, тянется в сторону одеяло, а моих ног, все выше, касаются чужие, потные ладони, а я лежу, замерев, с перехваченным от ужаса горлом. И кожа холодеет, а он останавливается, и начинает что-то делать своими руками — не со мной, слава богу не со мной…
«Невинная грязная девочка, ты же хочешь этого, ты же знаешь, как ты меня заводишь…»
Я трясу, мотаю головой, пытаясь вытряхнуть из черепной коробки отвратительные воспоминания, которых там слишком много, которые заполняют ее от края до края, даже не давая шанса мне вдохнуть глубоко.
Не давая шанса нормально воспринимать все эти поползновения в мою сторону.
Возможно, мне стоило пойти в полицию. Или рассказать матери. Или уже потом, после бегства из родного городка, пойти к психологу. Возможно. Но я знала что было бы — мать не поверила бы. Она цеплялась за этого ублюдка, как за последний шанс продлить свою молодость. Она была полностью зависима от него — от мужчин вообще, наличия этих мужчин в своей жизни. И я ненавидела эту зависимость в ней, я еще будучи подростком поклялась, что так не буду зависима никогда.
