Наконец, совещание закончилось. Было уже темно — несмотря на то, что весна была на подступах, это пока не слишком чувствовалось.
Я собрала все записи, которые могли понадобиться Михаилу Андреевичу и занесла их в приемную. Завтра разберусь. А потом сменила обувь, накинула свою дутую куртку и пошла в сторону выхода.
Где меня, ожидаемо, перехватил Горильский.
Ни с того ни с сего намотал мне шарф на шею и пропустил вперед в лифт, подталкивая в спину.
— Артем Вениаминович…
— Артем.
— Артем Вениаминович, — повторила я твердо. — Нет необходимости провожать меня… или подвозить.
— Не стесняйся, — он дурашливо подмигнул, но глаза оставались холодными. — Мне не сложно помочь симпатичной девушке.
Я стиснула зубы и промолчала. Ничего, Дима уже должен быть на месте и если все пройдет, как я задумала, заместителю генерального останется только смириться.
В сопровождении Горильского я вышла на крыльцо и с облегчением заметила знакомую фигуру.
— Димка! — заорала, наверное, слишком громко, потому как мужчина рядом, уже протянувший ко мне руку — видимо, для того чтобы спуститься с крыльца — вздрогнул. А я сбежала с нескольких ступенек и кинулась на шею другу. А потом и вовсе прижалась к его губам своими — чтоб уже совсем наглядно.
И запоздало подумала, что вот это, пожалуй, было лишним.
Потому что мой «сосед» прижал к себе довольно крепко и с удовольствием ответил на поцелуй.
Я отстранилась, чуть вывернулась из его рук, прощально махнула Горильскому, стараясь не всматриваться в того, чтобы не выдать себя, и потащила Диму прочь.
— Фух, — сказала за углом, — получилось. Спасибо тебе.
Он странно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
И мы поехали домой, испытывая жуткое чувство неловкости. Точнее, я его испытывала — и страх, что окончательно отвратила такого замечательного парня от себя. Как друга — но он был единственным моим другом.
Вот что мне не хватало? Мы давно жили вместе, я была уверена в его порядочности и в том, что он всегда будет осторожен и действовать так, чтобы не навредить мне. Я даже не боялась его ни капельки!
Почему же я не могла…
Не могла. Я понимала, что это будет слишком похоже на то, что делала моя мать, которая не могла быть одна — ей надо было, чтобы рядом был мужчина. Просто был — не важно, какой сволочью он является. Или насколько она к нему равнодушна.
Не стоило быть с кем-то только потому, чтобы быть с кем-то.
Дима сволочью не был, но и в качестве своего парня я его не рассматривала. Потому в присваивать его не стоило, а пора было копить на аренду квартиры. Мой испытательный срок был закончен и меня взяли на постоянную должность — а значит я могла рассчитывать на регулярную и довольно большую зарплату. И могла съехать уже, чтобы дать, наконец, человеку возможность побыть одному. Или найти кого-то.
Я порывалась поговорить обо всем этом с другом честно, но с того вечера его как подменили. Он избегал общения и приходил домой даже позже, чем я. Фактически, когда я уже лежала в постели.
Я все раздумывала, что же послужило тому причиной. И надеялась, что на выходных мы все же с ним увидимся.
Но поговорить в тот раз нам не удалось.
Потому что в пятницу меня вызвал Веринский и безапелляционным тоном, глядя на меня нечитаемым, тяжелым взглядом заявил, что он летит в командировку.
А Нина не может его сопровождать,
Поэтому я полечу вместо нее.
ГЛАВА 9
Михаил
Пять лет назад
А ведь она ведется.
Я чувствую себя полным идиотом, когда нет-нет, да подглядываю за тем, как Норильский окучивает мою секретаршу. И та краснеет, потупляет взгляды, смущенно улыбается, принимая шоколадки, комплименты и знаки внимания.
Мой друг мудак, но опытный мудак.
Перед ним не устояла ни одна породистая кобылка, что уж говорить об этом пони.
Я даже хотел плюнуть на спор, хотя не люблю даже мысли о том, что я могу проиграть — пусть и проигрывал сотни раз. И не в таких пустяковых делах.
Но что-то противилось во мне этому решению. И я не понимал, что меня останавливает.
Может тот почти щенячий восторг с которым она смотрит на меня во время совещаний или когда я даю ей поручения. У нее очень выразительное лицо, на котором можно прочесть почти все. И когда она распахивает в удивлении и энтузиазме свои серо-зеленые глаза — надо же, запомнил их цвет — я чувствую себя почти богом.
Может в уверенности, которая появилась в ее жестах, движениях, словах. Малышка схватывает все на лету, а меня, пусть кому-то и кажется противоположное, возбуждает женский ум.
Может в том, что она не пытается меня соблазнить. Не пытается, даже нечаянно, вытребовать каких-то преференций собственным телом.
Или дело в ее внешности, весьма привлекательной, когда она расслабляется и перестает говорить и двигаться как заруганный робот. В том, как она закусывает нижнюю полную губку, когда озадачена чем-то. Как одергивает постоянно юбку, невольно натягивая ту на изгибах бедер. Как учится ходить на высоких каблуках — я предпочитаю, чтобы все в офисе были на шпильках. Пусть блажь, но красивая блажь.
А может в том, что она оказалась идеальной секретаршей. Мне и Нине не надо ничего повторять дважды, она никогда не ноет и не перечит, не задает бестолковых вопросов и аккуратно выполняет свои обязанности. Я сразу подписал приказ о назначении на постоянное место, как только у Насти истек испытательный срок, и даже усмехнулся, когда услышал довольный взвизг «Уи-и» из-за неплотно закрытой двери.
Увидела.
Обрадовалась.
И это почему-то отозвалось теплом там, где у людей обычно сердце.
А вот набеги Артема отзывались гораздо неприятнее. Я будто вдыхал перец с открытым ртом — дыхание на мгновение перехватывало, а потом становилось остро и горько.
И это ее бестолково-ошеломленное выражение лица, когда она увидела букет цветов у себя на столе. А потом еще рванула с вазой, явно за водой, боясь, видимо, что они засохнут за одну минуту. Как-будто ей цветы никогда не дарили.
Я тут же пожалел, что не подарил их первый.
И обругал себя.
Но мысленно пометку сделал.
А когда Горильский, поигрывая бровями, в обнимку ушел с ней, чтобы «довезти до дома», окончательно осознал, что не собираюсь так просто делать шаг в сторону, пропуская его вперед. И чуть не вмазал ему прямо в самодовольное лицо, когда он зашел ко мне на следующий день. Его спасло только то, что ничего у них такого уж и не было— иначе Артем первым делом бы потребовал свой выигрыш.
