Я не обратила внимание на фразу про выигрыш.
Услышав про «убить» я больше ни о чем не могла думать. Горильский говорил и действовал как маньяк в состоянии аффекта, я понимала — он действительно может сделать что-то ужасное.
От оглушившего меня удара, от ужаса перед происходящим, от паники ноги подкашивались и я ничего не могла ни сказать, ни сделать, только дергалась, пытаясь вывернуться из захвата, но это было бесполезно, я была намного слабее.
Я снова была в лапах мерзкого и страшного и от этого не было спасения.
Он схватил меня за горло и вдруг потащил в сторону. Я пыталась вдохнуть воздух, в глазах потемнело. Резкий толчок — и я валюсь на стол, на спину. А он наваливается сверху, раздвигая мне ноги, разрывая блузку.
Я визжу и начинаю хаотично бить руками, которые перехватывают и заламывают назад. А мои крики закрывают ртом, зубами, в меня впечатываются всем телом…
Только много позже я поняла, что он как-то рассчитал все до секунды.
Наш разговор, мою реакцию, приход Артема. И даже реакцию того.
Может и какую подготовительную работу провел.
— Что, блядь, здесь происходит?! — голос Веринского прозвучал так, что замерли не только мы. Замерло само время.
Я похолодела, понимая, что тот увидел со стороны открывшейся двери. Мои задранные и раздвинутые ноги и между бедра лучшего друга с уже спущенными штанами. Громогласные стоны, которые эта тварь начала издавать за несколько мгновений до, мои разметавшиеся волосы, мужские руки, которые судорожно вытаскивали блузку из пояса юбки.
То что я при этом была в истерике и пыталась выдрать Норильскому кадык было не видно.
То, что я пыталась лепетать, что это не то, что он подумал было глупо.
«Факты» говорили сами за себя.
Лицо Веринского окаменело, и он резко вышел, а я сорвалась за ним.
Отпустивший меня ублюдок проводил насмешливым взглядом.
Я бежала за Мишей, придерживая у горла разорванную тонкую ткань, умоляя подождать, выслушать, дать объясниться. Наверное, мимо проходили изумленные сотрудники, но мне было плевать, на всех плевать и на все, кроме застывшего лица моего мужчины. Уже столь же далекого, как холодные звезды.
Я залетела в кабинет и начала объяснять, заглядывая в застывшие глаза, цепляясь за каменные плечи, захлебываясь огненными слезами. Рассказывать про обнаруженные факты, про нападение, про подставу.
В первые минуты я еще думала, что мне удасться доказать свою непричастность и вину его заместителя. Наказать урода, посадить того, в конце концов. Думала, что вот сейчас Веринский снова превратится в дикого медведя, жаждущего мести по отношению к моим обидчикам. Что возьмет меня на руки, успокоит, защитит от всех последствий, от угроз.
Но Веринский лишь молчал, только смотрел на меня потемневшими глазами, как на мерзкое насекомое.
А его кулаки сжимались.
И до меня стало доходить, что сжимались не потому, что он хочет убить кого-то. А потому что едва сдерживается, чтобы не схватить меня.
— Хватит.
Холодный и мертвый голос был хуже удара. И я замолчала.
— Ты сейчас готова придумать что угодно, чтобы оправдаться. Не понимаю, зачем? Раз он догадался платить тебе, то просто сказала бы мне, что поменяла постель.
— П-платить? М-миша, о чем ты?
Я начала плакать.
— Хватит, сказал. На меня не действуют лживые слезы. На хрен эту историю. Вали к своему новому трахальщику. И на меня ты, естественно, больше не работаешь. Надо было выкинуть тебя сразу, как только я выиграл.
Опять выиграл. Почему они все время говорят про это?!
— О каком выигрыше ты…
Брови Веринского изумленно взлетели вверх:
— Но ты же не думаешь, что я был очарован твоими прелестями? Ты просто шлюшка, которую мы с Артемом разыграли в пари
— и я был первым.
Я задыхалась.
За что, Господи, за что? За что все, что происходило со мной — и происходит сейчас? Почему он мне не верит, почему он так жесток?
Наверное, поэтому…
Потому что он никогда и не собирался верить. Или любить. Я для него никто. На доллар?
Моя жизнь стоит доллар?!
Я сжалась, стараясь уменьшиться в размерах, исчезнуть из этой Вселенной.
Что я могу сделать?
Ничего.
Любимую женщину выслушали бы. Подстилку не будет слушать никто.
В кабинет кто-то зашел, и я повернулась. Смутно помнила этого человека. Начальник службы безопасности.
— Ну что там? — голос Веринского был холоден.
— Все как вы и говорили, — второй мужчина на меня не смотрел.
Я повернулась к Мише…
К Михаилу Андреевичу.
Даже не думала, что его презрение может стать еще более…всеобъемлющим.
Почему? Что еще произошло?
— Уберите ее, — ровным голосом.
Пошатнулась.
Меня подхватили под руку и вывели из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я вырвалась. Помотала головой. Не так, только не так. Не как преступницу.
И пошла к лифту, не замечая ничего вокруг себя. Автоматически нажала кнопку вызова. Спустилась вниз — кажется, все на меня смотрели и шептались. Но какое мне дело до всех?
Я вышла на улицу, пересекла стоянку и остановилась у ближайшего дерева, прислонившись к стволу.
Я не понимала, что мне делать. Как мне жить дальше. Я даже не понимала, как мне дышать!
Внутри было пусто. Будто пронесся смерч и утащил пряничный домик со всем хорошим, что было в моей жизни. Внутри была пустыня — раскаленное солнце предательства выжгло слезы и душу.
Я повернулась в сторону здания.
И увидела, как на крыльцо выскакивает Горильский. А за ним какой-то крупный мужчина.
В голове вяло всколыхнулись его угрозы. Которые он собрался исполнить — это я осознала со всей четкостью.
Мне захотелось лечь и дать им сделать, что они задумали.
Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Я присела. Спряталась за деревом. А потом по кустам пробралась к концу стоянки, к концу забора, выскочила на улицу и понеслась прочь, не разбирая дороги.
Пока у меня оставались еще силы.
А когда не осталось — остановилась и оглянулась.
Какая-то улица. Не знакомая. Сколько я так бежала? Не знаю.
Но преследователей не видно.
Сердце колотилось, как припадочное, во рту пересохло, меня знобило. А потом меня прострелила боль. И еще раз. И еще.
