Я бью его со всей силы в лицо. Достаточно ли меня удовлетворяет хруст костей?
Мне ничего не будет достаточно. Но может Артем будет теперь думать лучше.
Понятно, что я его не уволю. Не так это просто — на нем многое завязано. Понятно, что он не думал. Понятно, что это я идиот.
Но называть его своим другом с того дня я перестал.
Я вспоминаю, что в тот день много пил. Потом полез проверять тот бред, про который говорила Настя — и не нашел ничего. С платежами и договором все в полном порядке.
Нашел ее сумку с вещами и телефоном и вышвырнул в мусорку. Хотел туда же швырнуть кольцо, но поступил по-другому. Поехал в клуб и нашел себе там самую смазливую шлюху. И имел ее всю ночь в разных позах, а потом натянул ей на палец кольцо и пьяно ржал, и снова трахал ее, требуя, чтобы она держала эти долбанные бриллианты перед моими глазами.
Я смутно помню следующие недели. Работал. Пахал как проклятый. Послал Горильского с ревизией самых отдаленных предприятий — лишь бы с моих глаз. Сделки, контракты.
Никакого былого удовольствия.
Цифры, снова сделки. Перерезание ленточки. Какие-то бабы.
Я заталкивал и заталкивал воспоминания внутрь. Давил их. Чтобы ни следа. Ни капли не просочилось. Не травило больше мою кровь. Не раздирало изнутри, как будто во мне поселилось что-то живое, сжиравшее плоть, пронзавшее тонкими играми мышцы, выступавшее кровью, потом и шипами на поверхности кожи.
Я и затолкал.
Думал — навсегда. Оказалось — до первой же нашей встречи. До первого же взгляда на нее. на ту, которой она стала.
До первого отравленного вдоха. До первого крышесносящего поцелуя.
Меня снова вывернуло костями наружу. Повело. Еще больше, чем тогда.
Я не смог ее забыть. И простить не смог — иначе бы не думал сейчас о ней. И Горильского не простил. Знал он или нет что значит для меня Настя, он не имел права прикасаться к моему.
Да, он спас меня от самой большой ошибки в моей жизни.
Так пусть расплачивается за это.
Я даже не сразу понял, что делаю. А когда понял, спустя, наверное, год лишь пожал плечами и продолжил.
Он тоже на осознавал очень долго. А когда осознал было поздно.
Да, я сукин сын. Да, у меня есть слабости — точнее, были. Но я хитрый и мстительный сукин сын, который не умеет прощать. Особенно если из меня сделали идиота.
Сначала я просто не брал Горильского в новые проекты. Я мог делать сколько угодно предприятий — и не обязан был за них отчитываться. Потом потихоньку начал перекупать акции. Чтобы осталось лишь несколько акционеров, да и то самых тихих. На которых даже если Горильский повлиял бы, это не имело значение.
А потом и существующие дела начал делегировать.
И постоянно оставался настороже. Он ведь однажды совершил глупость, попытался присвоить то, что принадлежало мне. И мог захотеть повторить. Поэтому я тайно и явно проверял и перепроверял все, что он делал. И оступись он хоть раз — получил бы по заслугам.
Не оступался. Вякал, что мне незачем мстить ему, он ведь не сделал ничего такого. Я кивал и делал вид. что не понимаю, о чем речь. Не собирался облегчать ему участь.
В моей жизни было только двое людей, которых я не смог утопить в дерьме за то, что испытал из-за них. Моя мать и Настя. С первой понятно. Я попрощался с ней и запретил приближаться. Жить в одном со мной городе. И не видел больше. Но почему Настя вела себя так, будто не простила сама? Будто я был в чем-то виноват?
Чего блядь я не учел?
Я снова и снова, до тошноты, до внутреннего воя прокручивал воспоминания. У меня была охуенная память, и я мог воспроизвести все детали.
И чем больше прокручивал — тем больше мне не нравились несостыковки. Которых я раньше не замечал, не считал существенными.
Забытая сумка — дорогая сумка с самым новым смартфоном. За которыми она не вернулась.
Время отправки последних сообщений перед тем, как я поехал в аэропорт в ту ночь накануне.
Отсутствие секретарши в приемной Горильского.
Ее оправдательный лепет — зачем? Да еще такая дикая история, которую легко проверить. Какая ей разница была, что я о ней подумаю, если она уже спала с Артемом?
Она больше не приходила, не забирала трудовую и зарплату. Я проверял. Тогда подумал, что ей видимо нахрен не сдались эти деньги и эта книжка.
А потом вовсе исчезла из города. Хотя в Москве папиков найти было проще всего.
Я думал об этом всем почти до утра.
Поспал пару часов в кабинете, принял душ, переоделся.
В десять заглянул Горильский. Как всегда лохматый и улыбается широко — он так и не вышел из своей роли хорошего парня при власти. Хотя власти у него давно не было и не свалил он до сих пор только потому, что ссал открывать что-то свое и рисковать собственной шкурой. Да и деньги он последние годы вкладывал не удачно, еще и перешел кому-то дорогу. Я не вмешивался — раньше бы вмешался, а теперь нет. Но он все еще мог на меня работать, потому держался и делал вид, что все в порядке. А еще он знал, что если побежит, то я не дам ему жить спокойно. Потому что буду искать причины бегства «любимого» друга.
Мы поговорили о делах. И как бы невзначай я начал рассказывать о провинциальных начальниках, у которых побывал и их не менее провинциальных, не нахрапистых секретаршах. И якобы случайно вспомнил Настю.
Я сидел чуть ли не с закрытыми глазами, но по факту превратился в гончую.
И то что мелькнуло на мгновение на лице Горильского мне не понравилось.
Страх.
Сука, страха там не должно было быть.
Я отпустил его и откинулся в кресле. Закурил. От сигарет уже сводило желудок, но они хоть как-то меня успокаивали.
А потом набрал хорошо знакомый номер:
— Егор Константинович, зайдите ко мне.
ГЛАВА 13
Я смогла.
Тряхнула головой и улыбнулась. Побежать бы, раскинув руки… Но я вовремя вспомнила про каблуки, про офисный костюм.
И продолжила идти спокойно.
После работы захотелось прогуляться — не брать машину, не стоять в пробках. Воздух был напоен осенними листьями и свежестью, и потому я взяла с собой кофе и двинулась по аллеям парка.
Прошло уже несколько дней с того момента, как я оставила Мишу в номере отеля и каждым из этих нескольких дней я наслаждалась.
Нет, мне все еще было больно. Гадко, противно. Но как-то отдаленно, будто на меня надели костюм химзащиты. Прошлое горчило у меня на языке, дрожало на кончиках пальцев. И я все еще ненавидела. Не его, но все, что он с нами сделал.
Но мне удалось перелезть за высоченный забор, который всю жизнь отделял меня от уютного мирка под названием «нормальная жизнь».
