Вцепиться в глаза, в которых было столько мольбы, что это могло значить только одно.
Все-таки докопался. Зарылся в эту зловонную кучу и добыл правду. Зачем ему это было сейчас, с чего вдруг такая потребности в амнистии — не знаю. Но не побоялся испачкать свои холеные пальцы. Что уж он нашел, не важно. Все или только часть — и теперь вдруг решил прийти покаяться.
Не впечатляет.
Я просто смотрела на него, а потом развернулась и прошла на кухню.
Не обернулась ни когда послышался щелчок закрываемой двери, ни когда раздались шаги сзади.
В душе ворочалось что-то страшное, незнакомое, грозящее на хрен снести все барьеры и мне вдруг стало интересно — устоит? Или сдохнет, находясь в самом эпицентре взрыва?
Я помыла руки и снова взялась за тесто. Ладони полностью погружались в чуть липкую массу и это действовало успокаивающе.
Странно, что он приехал.
Нет, я допускаю, что чувствует что-то вроде раскаяния. Но в традиции Веринского прислать какую-нибудь шестерку со словами извинения и чеком на несколько нулей. Уж никак не приезжать самому.
Надо что-то? Сведения?
Перебьется.
Мы оба молчали. Мне было не сложно. Я сейчас могла только молчать или визжать ультразвуком, настолько больно что-то царапало изнутри, но предпочитала молчать. Не дай Боже разбужу своей истерикой Раду.
Я продолжала месить влажную массу, перекатывая ее в руках, приподнимая время от времени и бросая в чашку.
Шлеп-шлеп.
— Настя…
Ждала ведь, но все равно вздрогнула.
Его голос был надтреснут. Не помню у него такого голоса — он или звенел, как сталь, или был глух и грозен, как обвал в горах.
И выглядел он блекло, насколько уж я успела рассмотреть. Я не видела его два месяца, с той ночи, и сразу обратила внимание, как осунулся, потек, будто и правда какие неприятности.
Это, почему-то, не обрадовало.
Я раньше часто представляла, что он узнает обо всем. И прибежит с извинениями, умоляя простить его. Представляла как заставляю ползти по дороге с острыми камнями, разрывая колени в хлам. Как бью его и не могу остановиться.
Разными предметами его била в своих мыслях.
А сейчас поняла — перегорело. Вот вообще не интересно.
Месть? Если он не полный выродок, каким порой кажется, достаточно будет того, что он узнал правду. То, что он будет лезть на стену всю оставшуюся жизнь — достаточная месть.
Остальное меня не интересует.
Я бы отомстила Горильскому. Просто потому, что не хотела бы оставлять рядом ублюдка, что может ударить исподтишка. Но мы в слишком разных весовых категориях.
И потом, приход Веринского вполне может означать, что Артем хоть как-то, но поплатится за свои действия. Нет, я не верила больше, что мой супермен полетит вершить возмездие — все что я думала про супермена оказалось одной большой ложью. Я лишь предполагала, что хозяин не простит, что кто-то посмел выкрасть немного золота из его сокровищницы.
— Настя… — снова повторил.
— Меня. Зовут. Анна.
Мне понравилось, как спокойно прозвучал мой голос. Мне не понравилось, что имя прозвучало так чужеродно — даже для меня. Оно было отличным прикрытием, но оно было лишь прикрытием.
Смогу ли я вернуться к тому имени, что звучало слишком больно? Которым меня называло слишком много людей, бивших наотмашь?
Я подумаю об этом позже.
— А-ня, — смиренно. Да ладно. Веринский и смирение?
Я обернулась.
Он стоял напротив.
Даже рядом. У меня была небольшая, обыкновенная кухня. На ней сложно было оказаться напротив.
Больные глаза и искривившийся будто в крике рот.
Я вдруг почувствовала неимоверную усталость.
Возникшая на горизонте буря утихла. А мне захотелось чтобы он ушел. Захотелось закрыть за ним дверь, сделать запланированные булочки, а когда Рада проснется, одеться потеплее и пойти гулять, хоть погода не располагала сегодня к прогулкам.
Ему не было места в нашей жизни.
Снова отвернулась к своей работе. Черт, да я даже забыла что дальше делать по рецепту!
Почему-то стало ужасно обидно. Вот прям обидно и все.
Я почувствовала его пальцы на своем плече и вцепилась в столешницу. Да так, будто хотела выдрать ее из стены.
— 3—зачем ты здес-сь? — получалось как у змеи. По-другому невозможно через стиснутые зубы, — Ты думаеш-шь хочу видеть? Хочу вспоминать? Ос-ставь меня в покое, дай хоть эту малос-сть…
— Только сказать.
— Так говори! Говори блядь и убирайся отсюда, прочь из этой квартиры, этого города, из моей жизни!
— Не могу-у, На-астя, не могу-у… — его начало трясти. Я чувствовала это по его руке, как клеймо впившейся в мою кожу, хотя пальцы касались невесомо, почти не касались, будто он боялся, что я лопну, как мыльный пузырь, если он нажмет — Не могу называть тебя чужим именем, не могу так просто уйти. Прости, я знаю все, я даже не могу передать, как ошибался. Не прогоняй меня, На-астя.
— А иначе что? — я резко развернулась и отпихнула его от себя. — Иначе заставишь? Будешь угрожать? Насильно снова влезешь мне под кожу? Чего тебе надо, а? Ну знаешь ты правду, молодец какой. И что? Это что-то меняет? Для меня ничего. Я давно живу своей жизнью, понятно? И в ней нет места ни тебе, ни твоему «прости», ни всему тому дерьму, в которое ты меня пытаешься снова погрузить. Уходи, а? Ты все понял, ты все знаешь, ты просишь прощения. А мне плевать, понимаешь? Я просто хочу жить дальше и делать вид, что тебя никогда не было в моей жизни.
— А я так не могу…Не могу жить без тебя.
— Охренеть, — я истерично рассмеялась. В этом весь он — эгоист до мозга костей. — Ты не можешь — и пропади все пропадом. Ты можешь — и бегите блядь все. исполняйте желания Веринского. Не верю я тебе. Если бы я и правда что-то тогда для тебя значила, ты бы вывернулся весь еще пять лет назад, руки себе отсек, но не позволил бы этим рукам вышвырнуть меня из офиса. Не позволил бы нашему ребенку умереть. Знаешь же про ребенка? По глазам вижу — знаешь. Вижу, снится он тебе. Мне тоже снился — снился каждую ночь, и сейчас это делает иногда. Но вот на меня он смотрит с любовью, а тебя, надеюсь, проклинает. Потому что большего ты и не заслуживаешь.
— Я знаю, — сказал тихо. Шагнул и встал передо мной на колени. Обхватил руками ноги и замер, едва слышно шепча, уткнувшись мне в живот, — Не заслуживаю. Ни тебя, ни счастья. Знаю, что сам все испортил. Перечеркнул сразу три жизни. И свою тоже, хоть ты мне не веришь. Я сам себе не верю порой, я даже не думал, что способен на такие чувства. Но не могу, Настя, не могу уйти и не видеть. Забыть не могу. И до этого, когда думал, что ты меня предала, не мог. Давил, выкорчевывал тебя из собственного нутра, но так и не выдавил, не спрятался от тебя. Никуда не спрятался. А сейчас… Я не прошу прощения. Нет я прошу, но знаю, что не имею на это права. Я просто хочу помочь. Сделать хоть что-то, чтобы облегчить тебе жизнь. Хочешь деньги? Дом? Что хочешь? Чтобы только ты не на износ, чтобы спокойно спала, чтобы у тебя все было… Специалистов… Хочешь крутых докторов? Я ведь могу устроить обследование для Рады, в лучших мировых клиниках, везде где скажешь! Только бы ты не тащила все это на себе… Одна. Позволь мне помочь…
