Похоже, время, выделенное на мою инициативность, истекло.
И Веринский не позволит дальше управлять ситуацией.
Сам выберет ресторан. И все остальное.
Как ни странно, это меня успокоило. А то я уже самой себе напоминала мечущуюся малолетнюю дурочку на первом в своей жизни свидании. Это еще повезло, что с собой у меня не было практически подходящей одежды, так что выбор состоял из двух платьев — и то я умудрилась устроить в спальне погром.
Хороший выбор судя по тому как вспыхнули глаза мужчины, когда он меня увидел.
И подходящее легкое пальто, которое я распахнула — весенний вечер был удивительно теплым и напоенным сладкими ароматами.
Мякотью предвкушения.
Я облизала губы и наклонила голову, всматриваясь в знакомого незнакомца. Высокий. Гибкий. Против обыкновения в кожаной куртке, которая удивительно ему шла. И в джинсах.
Зрение стало настолько четким и ясным, что в вечернем сумраке я с легкостью рассмотрела морщинки вокруг глаз. Чуть пробивающуюся щетину. Трещинку на нижней губе, которую мне захотелось зализать.
Судорожно вздохнула.
И протянула ему руку, чтобы сплестись с ним пальцами в самый плотный и нерушимый морской узел, развязать который не возможно — только поджечь.
Мы медленно пошли вдоль освещенной яркими витринами улицы.
Как-то просто. И легко. Даже в молчании было лишь обещание, но ни капли неловкости.
Владевшая мною нервозность растворилась окончательно.
Я пила эту ситуацию как дорогое шампанское. По глотку. Его запах и вкус его слов, горячие длинный пальцы, широкие шаги. А потом пила и настоящее шампанское, радостно щурясь от того, что пузырьки попадали немного в нос.
Вообще было радостно.
Не смотря на собственные, внутренние запреты.
От сладко-горьких мыслей и разговоров хриплыми голосами, от полумрака зала, свечей, в изобилии расставленных по углублениям в стенах ресторана, от запаха ванили и древесины, а еще немного кожи и сигарет — запаха Веринского — тело наполнялось негой и тяжестью. Сначала кончики пальцев ног. И все выше. Разливалось в районе солнечного сплетения и масляными каплями оседало на бедрах.
Мы ели что-то вкусное, но почти не замечали этого. Пили вино. Прикасаясь друг к другу взглядами.
Взгляд Веринского обжигал огненными коллекционными бабочками. Они садились на мои руки, поглаживающие ножку бокала, на волосы, которые я поправляла, на ключицы, открытые спадающим вырезом золотистого бархатного платья.
И каждый ожог заставлял меня внутренне вздрагивать от удовольствия и покусывать губы.
Нам принесли заказанный кофе. Я сделала первый глоток и слизала осевшую на губах молочную пену.
— Ты решила воспользоваться всем арсеналом соблазняющих жестов? — прокомментировал он мои действия, и я расхохоталась, откидывая голову, чувствуя упоительную свободу и возможность вести себя так, как хочется.
Взлететь. И не разбиться этой ночью.
А потом вспомнила, что открытый смех и откинутая голова тоже были из этих, из соблазняющих жестов, и рассмеялась еще сильнее.
— Нет, — сказала, наконец.
— Значит, не хочешь меня соблазнить? — он демонстративно нахмурился.
— А тебя надо соблазнять специально?
Он хмыкнул.
А потом вдруг резко наклонился, перегнувшись через крохотный столик, за которым мы сидели:
— Ты конечно можешь попробовать… Но не стоит — мне достаточно одного лишь взгляда, чтобы захотеть затрахать тебя до потери пульса.
И снова откинулся на стуле, отпив из своего бокала.
Я едва подавила стон.
Возбуждение было таким, что в голове помутнело.
Я заерзала, чуть сдвигая ноги, сжимая колени, но стало только хуже. Между ног уже пульсировало, настолько остро, что шевельнись я еще немного — взорвусь.
Мои маневры не прошли мимо внимания мужчины. Глаза его совсем потемнели, а челюсти напряглись. Он вдруг мельком осмотрелся, а потом сказал отрывисто:
— Раздвинь колени.
Мои глаза распахнулись в немом шоке.
Но противиться этому приказу я не могла.
Сегодня его вечер. Ночь. Наша ночь, и я получу от нее все, что возможно.
Я медленно развела ноги.
— Опусти одну руку под стол.
Рваный выдох. Мой или его? Но я снова выполняю указание.
Мы сидели в самом дальнем углу, чуть прикрытые колонной. И вряд ли кто-то обращал на нас внимание, но сам факт, что мог обратить, поднял у меня внутри что-то тягучее. Темно. Яркое.
Наверное, я извращенка. Ну и черт с ним, мне нравилась эта игра!
— Подними подол, — его голос был все тише, но я умела читать по губам.
Между ног плеснуло таким жаром, будто я уже добралась до повлажневших складочек. А я лишь немного задрала юбку, не решаясь на дальнейшие действия.
— Погладь себя поверх трусиков…Нет, смотри мне в глаза! — последнее было сказано резко. Мне жутко хотелось глянуть по сторонам, убедиться, что все заняты своим ужином, но Веринский не позволил. Он подался вперед и вцепился в столешницу, пожирая меня глазами. Я почувствовала, что краснею, что по спине стекает капля пота, что дыхание становится все более частым и…
Провела пальцами между ног, царапаясь о кружево.
Снова и снова.
— А теперь потяни их вверх, — глухо произнес мужчина.
Я выполнила и это требование, и, не сдержавшись, застонала, когда тоненькие веревочки нырнули точно в середину. А потом снова застонала, когда он приказал легко погладить прямо там, под кружевом. Прогнулась в пояснице, понимая, что немного, и сорвусь, желая надавить сильнее, желая получить свое прямо здесь и сейчас, как в долбанной Матрице, наплевав на общественные нормы морали.
Но не позволяла себе никаких действий.
Пока он не скажет.
— Сейчас. Быстро. Жестко.
Каждый его выдох — приказ.
Я резко двигаю рукой и в несколько секунд достигаю пика. Со сцепленными зубами, чтобы не заорать.
С искрами из глаз.
С перехваченным на несколько мгновений дыханием.
Чуть выпрямляюсь, дрожу, а потом опадаю и таю, словно мороженное на солнце.
Меня потряхивает.
Да что там, трясет. Но Веринского — больше. Я не знаю, как он сдерживается — но справляется, встает, рвет меня вверх и ведет через зал к дверям, на ходу доставая карточку на оплату.
Мы садимся в такси спустя несколько минут.
Я все еще размазана произошедшим. Но мне интересно — что он придумает дальше?
