— Да ты умная крошка… — он мельком глянул на экран, где я набирала текст.
Вот он что, тоже не может запомнить мое имя? То крошка, то детка!
Подавив мучительный вздох, я спокойно закрыла окно и повернулась к Артему, оказавшемуся в совершенно неприличной близости. А потом оттолкнулась и отъехала на своем стуле на колесиках, чтобы перестать, наконец, чувствовать дискомфорт.
— Я могу чем-то помочь? — спросила я строго, памятуя, что помощника нет на месте.
Мужчина поднял обе ладони, как бы показывая, что пришел ко мне с миром, а потом подмигнул:
— Сделаешь нам кофе?
Он что, о себе говорит «мы»?
— Вам? — глупо переспросила.
— Мне. И начальству своему дорогому — мы будем с ним пьянствовать кофе и разговаривать.
Я чуть покраснела, кивнула и подскочила к стойке, недоумевая, правда, почему мне снова просто не сказали об этом через интерком.
А когда повернулась — Артема уже не было.
Хорошо хоть я знала какой ему нужен кофе — крепкий, с большим количеством взбитого молока и двумя ложками сахара.
Приготовила две чашки, поставила все на поднос, осторожно подняла его и двинулась к двери. Открывать ее было не очень удобно, но я уже приноровилась. Всунулась таки в кабинет, неловко проходя вперед задом — по другому и не скажешь — обернулась, и тут же поняла, что на меня пристально смотрят две пары глаз.
Я почувствовала, как снова краснею.
Но полыхающее лицо оказалось не самой большой проблемой, потому как потом я допустила ошибку, за которую в этой компании могли не просто уволить, но и, скорее всего, сгноить в подвалах — если таковые вообще имелись.
ГЛАВА 4
— Анна Дмитриевна, можно к вам?
Вздрогнула. До сих пор не могу привыкнуть к этому имени. Хотя пользуюсь им уже почти пять лет. И кого там принесло? Суббота ведь. Думала, спокойно поработаю, пока все гуляют на выходных.
Женю из юридического отдела. Вменяемая девочка, но если она не перестанет уточнять у всех и каждого что, куда и можно ли, далеко не пройдет.
Впрочем, мне до ее страдашек на ровном месте нет дела.
А вот на то, что меня отвлекают от отчета — есть. Я уже несколько суток корплю над данными филиалов и что-то у меня там не сходится. Точнее, я уже начинаю понимать — что. Эти поганцы решили нагреться на паре сделок и, судя по всему, скоро окончательно отработают весьма удачную схему.
О которой центральный офис не будет знать.
Вот только я не зря мониторю самые разные цифры, которые стекаются ко мне со всех сторон. И не из любви к отечеству. Мне платят внушительную зарплату, а за вскрытие подобных схем — не менее внушительный процент, скромно обозначенный как «премия за переработку».
И знают — найду и отгрызу руку каждому, кто лезет туда, где обосновались большие дяди, то есть боссы.
— Говори.
— Те документы, которые от вас передали. Понимаете, прежде чем их заверить… там есть пара несостыковок… я не могу так сразу…
Твою мать, она до конца дня будет так мямлить? Я подавила раздражение и вслушалась в Женины слова, потом просмотрела документы, подчеркнула, согласилась и отправила ее как можно быстрее все переделывать, лишь бы она свалила из моего кабинета.
Завести бы секретаршу, — подумала мечтательно. Чтобы кофе носила и принимала таких вот Жень и все ее бумажки, а передавала мне их, когда у меня будет на то время.
Мысли о секретарше перескочили туда, куда не следовало.
И сердце сразу застучало, как бешеное, чувствуя тварь.
Тварь, что разъела все у меня внутри и теперь снова поднимает голову.
Зло смяла финансовые выкладки — будто они были в чем-то виноваты — откинулась на стуле и подавила в себе желание потереть от усталости глаза. Тереть нельзя — веки накрашены. И вообще от этого морщины. Выть, даже если очень хочется, нельзя — падальщиков достаточно в любой организации, а у них нюх на недобитых жертв. Хоть и суббота. Нельзя даже свалить домой, где я, наконец, сниму новые и уже натершие мне туфли на каблуках. Свалить, напиться, на хрен разбить зеркальную стенку бара с какого-то перепуга поставленного Димой — хотя в нашей странной семье пила только я, и то не долго.
Все нельзя.
Потому что это будет означать проигрыш.
Может с виду маленький, но я знала, как легко, совершив одну крохотную ошибку, один маленький шажок не в ту сторону, полететь по наклонной плоскости и разбиться вдребезги.
Одно крохотное допущение, потакание своей слабости — и я захлебнусь в реках слез и крови, которые с готовностью хлынут из зарубцевавшихся ран.
Поэтому домой не пойду. Не буду ныть. Никому не пожалуюсь.
Да и кому пожаловалась бы? Кроме психотерапевта, которому я платила большие деньги, выслушать меня мог только Дима, но он, слава богу, улетел со своей новой женой то ли на Мальдивы, то ли на Сейшелы.
Пусть мальчик развлечется. Со мной у него такого не было — со мной после свадьбы у него был плацкарт и двое суток в пути со скелетом, который был в состоянии только бухать, закуривая чуть ли не каждую стопку в грязном тамбуре.
А потом — съемная квартира, где я несколько недель лежала, глядя в стенку. Слава богу, к своим родителям он меня тогда не потащил. А то они нашли бы способ признать невменяемой и избавить своего сыночка от этой ноши. И я закончила бы свои дни в психушке, под наркотой, потому что вряд ли бы выдержала тогда одиночество и начала бы резать свои вены, рвать из зубами, чтобы свалить из этого бездарного мирка, в который меня засунули, в котором меня выпотрошили, раздавили, да еще и уничтожили единственное, что на тот момент составляло мое самое огромное счастье и надежду.
О да, тогда я взлетела очень высоко.
И потому, когда упала, разбилась насмерть.
Я порывисто встала, прошлась по кабинету, глянула зачем-то в зеркало — на лице не отразилось ни капли эмоций и мыслей, что меня обуревали. И вовсе не благодаря ботексу, я пока могла позволить себе не закалывать ничего. О нет, я просто научилась мастерски носить маску.
Выдохнула.
И снова меня отвлекли. Раздраженно глянула на телефон, но раздражение растворилось также быстро, как и появилось.
— Слушаю.
— Анна… пока вас нечем порадовать… конкретным. Но, кажется, у нас появился шанс… Совсем не большой — вы ведь понимаете, придется еще побороться не только с системой, но и с такими же, как вы…
— Сколько?
— Пока бессмысленно, — в голосе звонящего человека было столько сожаления, что называть суммы бессмысленно, что я зло усмехнулась. — Дело не в деньгах… Тут дело решит случай и ваша настойчивость… Но будьте готовы, не уезжайте никуда из города в ближайшее время, хорошо?
