Да и дальше проносило… Правда мы и не пытались сбежать. Сосредоточились на поиске ключей.
Сначала в домик была переправлена шкатулка — второй раз Евор ее не “включал”. Но сказал, что поняла, как работает. Туда же утащили раму без зеркала, которая, при активации, вроде бы должна была переносить в “уготованное для удовольствий место”. После некоторых размышлений, решили пока не экспериментировать с ней. Мало ли что подразумевалось под этими словами… В воображении и так пронеслись самые разнообразные картинки. От мужского гарема до Низени наподобие нашего ада.
Ну а что, может удовольствие чертям предназначалось?
Еще была найдена книга с пустыми страницами. То, что это Ключ, планы четко сообщали. Но вот какой и что с ним делать… “Читай или пиши — пользуйся. Только помни, что время заканчивается…” Понимаете, да?
Вот и мы не поняли.
А дальше дело встало. То ли подсказки были специально-путанными, то ли Замок значительно себя перестроил со времен создания плана, то ли Ключи кто-то элементарно стащил. Перенес. Спрятал. Но вот уже четвертый день улова у нас не было.
И это, определенно, негативно сказывалось на настроении каждого.
Слово за слово, и мы уже раздраженно пререкались — зачем вообще искать ключи, если мы не знаем, что они дают. И пусть оба чувствуем, на уровне инстинктов — что-то важное, но может лучше сосредоточиться на поиске пусть безуспешного, но хотя бы имеющего направления “выхода”? Или перестать надеяться вовсе?
— Хочешь, научу тебя фехтовать? — на полуслове прервал очередной мой гневный спич-рассуждение Евор.
На этот раз оказался мудрее меня.
Я глотнула воздуха, сделала глубокий вдох и сказала гораздо тише:
— Хочу.
— Тогда переодевайся, — коротко улыбнулся совсем мальчишеской улыбкой.
Я сбегала в свои комнаты и отыскала там самые тонкие брюки и широкую рубашку. И так же быстро добралась до оружейной.
Доспехи при виде меня резко отвернулись, ушагали в угол и с многозначительным скрипом опустились грузной массой на пол.
— Чего это он… оно? — спросила мага.
— Я ж совсем забросил упражнения, — усмехнулся тот, — А сегодня пришел — и не ради него.
Обиделось…
— Держи. Это твоя, — подал мне блестящую и даже с виду тяжелую рапиру.
— А дальше?
— Руби, режь или пытайся уколоть…
— Э-м…
— Всем телом с разворота или с помощью локтя. Удар можно наносить за счет его распрямления, кисть и плечо задействованы, но не слишком…
— Я ничего не поняла…
— Скоро поймешь, — улыбнулся Евор.
Он меня обманул.
Не очень-то я поняла и потом. Несмотря на пояснения.
И вообще, у меня не получилось. Несмотря на многочисленные подходы.
Но и это оказалось не важным.
Прыжки, удары, звон, поддержка и то, как он направлял мою руку… С этими движениями выходило что-то большее, чем гнев.
Обыденность.
И получалось удовольствие — больше похоже на танец. Который мы еще ни разу не танцевали.
Когда ты очень-очень близко к другому человеку и, на секунду, кажется, что он совсем родной. И хочется сказать ему что-то хорошее, а еще лучше — прижаться сильнее. А реальность становится совсем прозрачной и четкой, и звучит, как шпага, когда та бьется о другую — звонко. Ощущается всем телом — дыханием, дрожью, дуновением воздуха…
В какой-то момент мы просто замираем. Ни вправо — ни влево. Моя спина прижата к его твердой и горячей груди, его рука повторяет изгиб моей: он помогает поддерживать рапиру, а может сам ее и держит. У меня все, кажется, сейчас выпадет из рук. И сердце почти обрывается. От переполняющих ощущений. И Евор так вздыхает… не знаю почему. И знать не хочу, я не готова спрашивать.
Хотя, готова. Другое.
Разворачиваюсь к нему лицом. И говорю тихо:
— Поцелуй меня.
Единственная причина для поцелуя
Гнев. Обида. Желание наказать. “Потому что надо” и “потому что пришло время”. Жалость. Неумение отказывать. Когда не знаешь, что сказать — и вместо этого целуешь. И просто чтобы не говорить, не думать. Зависть: сделать это, чтобы было как у всех, как у той девицы. В качестве прелюдии к сексу. И как способ сказать “спасибо” — за секс.
У поцелуев множество причин и предпосылок.
До.
И есть единственно важная.
Потому что “захотелось”.
Захотелось заглянуть в глубину мужских глаз. А потом — зажмуриться.
Евор чуть наклоняется, и его выдох, пахнущий мятными листьями и специями, опаляет мои губы.
Захотелось выпить этот выдох до конца, набрать полные легкие — и чтобы моя мягкая грудь при этом коснулась его. Твердой. Слепо скользнуть руками по плечам — рапира выпущена на волю и мягко падает на пол — к затылку, запутаться пальцами в жестких волосах, которые мне столько раз хотелось выдрать… Но сейчас — нет. Сейчас хочется только потянуть, до сладкой боли, и самой быть притянутой и поцелованной.
Сексуальное влечение у женщины есть всегда — но в дремлющем состоянии. Мужчина резок и однозначен. “Хочу — не хочу”. Его желание вспарывает пространство в минуту, и тогда он идет и берет, что хочет. И так же резко может остыть.
Женщина накапливает по чуть-чуть… Впитывает. Движения, слова, взгляды, действия. А потом…
Её затапливает. И, с первого же прикосновения мужских твердых губ к моим, мягким и полуоткрытым, несет. Несет прямо к острову посреди бушующего моря, на котором живет отшельник, страдающий от саморазрушительного эго.
Но он справится. Собственными силами. А я уже без сил.
Только мне и не надо бороться.
Мне достаточно отпустить себя, и самой превратиться в море чувственности, в которое он может нырнуть — и добраться до большой земли. Мне лишь бы пережить момент максимальной уязвимости, когда я сама, снова, предложила себя… и победить.
Потому что сделала это по единственно важной причине.
И нет у меня больше обязательства облекать происходящее в какую-то конкретную форму, даже в мыслях. Я — огонь. Жидкое пламя без конца и края, безбрежное женское начало. Он — мужчина. Рождающий в этом пламени крылья и четкие очертания, обретающий новое физическое воплощение…
С каждым вздохом я теряю воздух, но тоже обретаю. Чувство.
Кому нужен этот воздух? Не смешите. Дышать не так важно, как дарить и принимать.
С каждым вздохом мы углубляем поцелуй и все теснее прижимаемся друг к другу.
Язык и губы Евора превращают его то в грозного захватчика, то в сладкоречивого обольстителя, то в бесстрашного исследователя. А меня топит. Растворяет в происходящем. Стону, задыхаюсь, отстраняюсь только на секунду — потому что слишком остро — и снова приникаю к нему, потому что слишком невозможно по-раздельности.
