— Что?
- “Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе” (простите авторское допущение, что героиня свободно цитирует Джона Донна, уж очень подходящие строки).
— Сильная песнь… “Европа” — это что-то у вас?
— Что-то у нас, — кивнула, — И фраза, в том числе, показывает бессилие человека перед лицом провидения, перед тем, что даже ма-аленький поступок, незначительный на вид, может повлиять на судьбу тех, кто не имеет к тебе никакого отношения.
— Отличная получилась бы эпитафия… — вздохнул задумчиво.
— Ага, на дверях склепа.
Мы переглянулись.
Посмотрели на план.
И снова друг на друга.
Из нас вышла замечательная комнада, способная читать мысли друг друга и играть в ассоциации, чтобы вывести к лучшему решению. Даже не планируя это.
— Склеп? — кивнула на рисунок.
— Я не сталкивался.
— Но ведь он должен быть?
— Должен. Замок же. И, как правило — снаружи. У нас не принято хоронить в подвалах. Прах людей и драконов покоится в специальных саркофагах в отдельном месте.
— Это объясняет, почему на плане он не связан с Замком, но…
— … но на территории мы не видели никакого склепа, — закончил за меня Евор.
— Невидимый?
— Я неоднократно прошелся вокруг, прощупывая каждый сантиметр.
— Все-таки внутри? Под подвалами?
— Тогда это не склеп, — заупрямился мужчина.
— Ну если снаружи, то единственное место, где он может "прятаться" — это болото, из которого ты меня как-то вытащил.
— Голую, — педантично уточнил маг.
Я покосилась на него с подозрением — вот чего подначивает? — но лицо Евора было ровным и безмятежным. как младенческая задница.
— Не важно какую, — буркнула.
— В ясную погоду все там хорошо просматривается — нет там никаких строений над жижей, — сменил разговор.
— А если внутри? За эти годы он мог уйти под воду…
Мы снова понимающе переглянулись.
Идея была так себе. Не в том смысле, что неправильная — интуиция говорила, что мыслим в верном направлении. Но вот сама идея лезть в то болото и искать там склеп…
Кошмар.
Смертельно опасный кошмар.
И никакие Ловцы Снов не помогут…
Тонуть по расписанию
— Не пущу!
Вот и все, что мне хотелось сказать.
Повиснуть на его шее, связать руками и ногами и никуда не отпускать!
И плевать. Пусть все разлетится здесь вдребезги: мир этот, чёртово колесо, замок, но спокойно отпускать своего мужчину туда, где гибель, где смерть, откуда так просто не вернуться…
Нет!
И дело не в том, что я боюсь остаться одна. Я без него не хочу оставаться!
Как вообще женщины отпускают своих мужчин на войну? На сложное и опасное дело?
Ка-ак?
Верный ответ — никак.
Потому что у них никто и не отпрашивается. Потому что они достаточно уважают право своих мужчин выбирать работу, уровень опасности, миссию, которая позволит спасти… в нашем случае хотя бы двоих. Потому и я не говорю ни слова. Стою, стиснув зубы, вдавливая ногти в ладони, натянутой струной лука стою… И молчу.
Евор — стрела. Он входит в воду почти без плеска. И веревка, накрепко к дереву привязанная и достаточно длинная, чтобы пройти с ним весь путь, тоже за ним устремляется.
— Он подготовился, — уговариваю я себя, — Все предусмотрел. Он — мужчина и знает местные реалии и ловушки. Он создалвокруг себя воздушный магический кокон. Он умеет видеть, чувствовать опасность. Найдёт ключ и вернётся… или просто вернётся. Без ключа. Надо лишь подождать.
Ожидание оборачивается Низенью.
Мне кажется, что проходит час — а всего две минуты. У меня для счета времени — самые обычные песочные часы. Только необычной формы, больше похожей на вытянутую спираль, завихрение торнадо. Причудливо изогнутая стеклянная трубочка пропускает песчинки нехотя, одну за другой, и, когда падает последняя, проходит две минуты. И надо перевернуть.
Я переворачиваю.
И снова.
Запасов воздуха, способностей, специального артефакте у Егора хватит на десять переворотов этих часов, но он обещал вернуться через четыре. А если нет — через десять переворотов я тяну веревку. Не раньше! Чтобы не отрывать его от важных дел.
Строго-настрого сказал. Я же потребовала, чтобы вернулся через четыре!
Но они проходят. Потом и пять, и шесть. Евора нет.
Я увещеваю себя, что все в пределах нормы, а сама уже давно стою на твердом краю, бесполезно вглядываясь в темную жижу.
А ведь я помню насколько она холодная, эта не совсем вода. Евор, конечно, маг и закаленный мужчина, но она слишком холодная.
Слишком темная
Вонючая, мерзкая..
Семь переворотов.
Дыхания спирает.
Да, не я сейчас там, в глубине. Но ощущение паники, тошнотворного ужаса кроет меня также, как тогда. С головой. И темнота перед глазами… Я не выдерживаю и начинаю раздеваться. Не то чтобы боюсь замочить наряд… но тяжелые ботинки, юбка, жилет помехой только будут. Чему помехой? Я не знаю. Вообще не знаю, что собралась делать, потому что толком плавать и нырять я не умею. И способностей или артефактов у меня никаких. Но голые инстинкты заставляют раздеться. Схватить в руку длинную палку, взяться за веревку. И продолжать до рези в глазах всматриваться в этот суп из страха и надежды.
А потом одновременно происходит две вещи.
Последние песчинки падают, почти слышимо, знаменуя необходимость очередного переворота, восьмого, и с мерзким, совсем ужасным шелестом натянутая, тугая веревка взбрыкивает над водой и ослабевает.
Я резко тащу ее, но чувствую сразу — на том конце никого.
Кричу, кричу его имя — хотя толку-то? Кому это надо и кто услышит? Только мне надо, потому что придает храбрости. Потому что с очередным криком я неуклюже плюхаюсь в плотную воду, в это болото, теперь добровольно погружаясь до самого горла и ныряю, слепо шарю и тыкаю во все стороны палкой, стремясь найти дно или… любое другое препятствие.
Рывок вверх, глоток воздуха, и снова в глубину, в которой ни черта не видно…
