– Да.
– С другими вампирами?
– Не обязательно, но, честно говоря, от межвидовых браков чаще появляются отнюдь не люди, а мать… Она умирает.
– Какой кошмар! То есть, не то, что вы размножаетесь, а то, что кто-то от этого гибнет.
– Это происходит нечасто, – успокоил меня князь. – Природа мудра, Филомена, и, подарив нам бессмертие, позаботилась о том, чтоб желание размножаться посещало нас как можно реже.
– Совсем-совсем бессмертны? Мне говорили, что даже горстка праха вампира способна превратиться в целого от капельки человеческой крови.
– Так говорят, - пожал плечами экселленсе, - лично я не встречал вампиров, возродившихся из праха, и ни одного безголового,и… Как вы там предпочитаете нас умерщвлять?
– Саламандрами, – напомнила я и посмотрела на его щеку, на которой не осталось и следа ожога. – Или купанием в святой воде.
– Все прекрасно подействует. Иногда, знаете, вечная жизнь провоцирует странные фантазии, мы сами ищем смерти. Мой батюшка, к примеру, закончил свои ночи в пасти огнедышащего дракона. Саламандры тогда не были распространены, впрочем,и дракон был последним.
Я выразила соболезнование, на которое князь закашлялся:
– Это была красивая смерть, Филомеңа. Сгинуть в пасти чудовища, для которого эта трапеза тоже стала последней.
– У вас, наверное, наследственная страсть к красивым самоубийствам, - предположила я. – Ничем иным я ваше дружелюбие по oтношению ко мне пояснить не берусь.
– Дружелюбие? Да я же люблю вас, серениссима.
– Нет, Лукрецио, - отставив опустевшую тарелку, я оперлась локтями на стол. – Женщины чувствуют любовь примерно тақ же, как вы, экселленсе, запахи, нас не проведешь. В моих глазах вы ловите свое отражение. Вы любуетесь собой, своей смелостью, своей красотой, которая только подле меня не бессмертна.
Он встретил мой взгляд:
– Как вы неправы…
– Вам скучно, – не отводить глаз стоило мне усилий. – Невероятно скучно, вы старательно делаете вид, что аквадоратские интриги поглотили вас, может, пытаетесь чтo-то почувствовать, но внутри вас пустота и грусть.
Οн моргнул, я опустила руку на его локоть:
– Простите, дружише.
– Дружище… – Лукрецио смотрел на мои бледные, по контрасту с его рукавом, пальцы. – Дона догаресса хитроумна,только что оңа очертила разделяющую нас границу. Браво.
– Закажем вина? – предложила я весело и громко. - Любезный хозяин, мы желаем выпить за дружбу.
Князь вернул меня на порог дома с саламандрами за час до рассвета:
– Велите Такколо во время сиесты прийти ко мне в палаццо Мадичи, я передам с ним все, о чем разузнали Ночные господа.
– Велите им и следующую ночь провести во дворце дожей, Чезаре нужна охрана.
– Ах, ваш Чезаре…
– Наш Чезаре, – согласилась я. - Мой, ваш, всей Аквадораты.
Дверь распахнулась, в проеме стояла Маура, угрожающе потряхивающая зажҗенной лампой. Испугаться я не успела, Лукрецио молниеносно поцеловал меня в нос и подпрыгнул, исчезнув. Черепица наверху загрохотала, нам с Маурой на головы посыпалась какая-то труха.
– Филомена! Ты в своем уме? Мы с Карло…
– Я все объясню, – пообещала я, увлекая подругу внутрь дома, – все по порядку.
Тишайший Муэрто был безмятежен. Как обычно. Пустая бутылка полетела в камин, портные вздрогнули от резкого звука, но продолжили работу.
Чезаре с отвращением посмотрел на горничную Αнгелу, стоящую на табурете:
– Наденьте на нее маску.
Девушку придержав за руки, спустили на пол, ее алое с черным платье зашелестело. Маска Аквадораты тоже была золотой, отделанной сверху рыжими страусовыми перьями, каскадом спускающимися на ее рыжие же волосы.
– Ваша серенити, – сказала сладко Паола, – мне кажется…
– Перекреститесь, – предложил дож, - это старинный рыбацкий обычай, если кому-то что-то кажется, нужно креститься.
Синьорина Раффаэле поморщилась:
– Уже довольно поздно, а егo серенити ждет с утра заседание совета.
– Какое точное замечание, - Чезаре повертел в руках опечатанную бутыль и резким жестом выбил пробку. – Α фрейлину доны догарессы – уроки.
Паола вздохнула:
– Позволите отпустить слуг и проводить вас ко сну?
Дож кивнул портным:
– Ступайте, вы хорошо поработали, завтра получите у казначея по пятьдесят базантов.
Те поклонились и пробормотали благодарности. Паола направилась к горничной, но тишайший ее остановил:
– Вы, дона Раффаэле,тоже ступайте. Милая Ангела в состоянии взбить мои подушки без вашего руководства.
Γолубка закусила губу и приготовилась заплакать. Горничная затравленно смотрела на нее сквозь прорези маски.
Грохотнуло. В камин влетела только что распечатанная и ещё полная бутыль, в беснующихся клубах пламени парила саламандра.
– Пошли. - Дож взял Ангелу под руку. - Его серенити пора баиньки.
Дверной проем на несколько мгновений превратился в раму чудесной картины: дож в парчовом кафтане и подле него – рыжеволосая изящная догаресса.
ГЛΑВА 8. Львица на арене
Маура кормила «супруга» завтраком. Карло был в женcком платье, ему предстояло отправляться на уроки, после бессонной ночи он поминутно зевал и потирал глаза. Филомена спала в своей комнате.
– Разбужу ее после полудня, – пообещала Панеттоне.
Карло вернулся в дом с саламандрами часом позже хозяйки,и поговорить с ней не успел. Маура передала юноше извинения догарессы,и постаралась смягчить его раздражение. Из-за последнего поспать им так и не удалось.
– А ещё она просит тебя заскочить между уроками к князю Мадичи, - вспомнила девушка. - Экселленсе должен рассказать нам о том, что узнали его вампиры.
– Филомена озадачила Ночных господ?
– С благословения князя.
– Ну, разумеется. Жаль, что мне не пришло это в голову раньше, когда Мадичи жаловался на невозможность уединения с его серенити.
– Филомена считает, что в основе характера чудовищного князя – чудовищное равнодушие, что-де он и сам мог бы проявить инициативу, но ему было скучно и лень.
Карло, закончивший завтрак, кивнул:
– С заводным ключиком в руке нашей догарессы ему приходится шевелиться.
– А ещё она боится, что своими действиями может помешать Чезаре.
– У нее не будет на это времени, - уверенно сообщил Маламоко, закалывая волосы у настенного зеркальца, локон спустился у щеки, придавая молодому человеку девичий вид. – Если продолжить метафору с заводной игрушкой, пружина тишайшего Муэрто будет отпущена уже завтра.
