Оделись мы быстро и опомнились только на пороге. Γондолы у нас не было.
– Где твои служанки, когда они так нужны? - сварливо спросила я, поправляя потертую маску Арлекина.
– А где гондола твоего чудовищного князя?
– Гондола ему требовалась только для ночных серенад, и кое-кто, на кого мы не будем указывать пальцами, - я ткнула пальцем в пышную грудь Мауры, – запретил ему мне петь.
– Кақ приятно, когда твои женщины ждут твоего возвращения на пороге, - сообщил Карло Маламоко, орудуя веслом.
– Такколо!
– Карлитто!
Воскликнули мы одновременно, но дальше я успела первая:
– Это все она придумала!
– Нет, она. Милый, мне не пришло бы в голову тебя обмануть…
– Договоримся так, - строго проговорил Маламоко, закрепляя конец в швартовом кольце, – сначала вы меня кормите, а потом я решаю, кого из вас и в каком порядке прощать.
Мои бормотания о том, что в вымаливаниии прощения у некоей пышногрудой блондинки есть передо мною преимущества, обращены были к небесам. Маура уже хлопотала, накрывая на стол, а непреклонный Карло выражал непреклонность раздраженным передвиганием мебели наверху. Οн поднялся переодеться.
– Ну что ж, рагацце, - сказал он после ужина, - шалости,так шалости. Как говорит мой батюшка, перед смертью не надышишься. Выучить что-то сверх того, что мы уже успели, нам до завтра вряд ли удаcться.
– Мы поплывем в город? - ахнула я.
– Не в этих нарядах, – улыбнулся Карло. – Помогите. Я привез вам кое-какие подарки.
Втроем мы затащили с его гондолы довольно большой сундук.
– Какая знакомая резьба, – протянула Маура, проводя по его крышке пальчиком.
– Экселленсе велел Ночным господам прихватить его из гардеробной во дворце дожей.
– Милый Лукрецио! – Я отбросила крышку. – Он о нас позаботился.
Там были десятки платьев, и маски, украшенные перьями и драгоценностями, и туфельки с пряжками, и вышитые золотой канителью башмачки. Одежды хватило на всех с избытком. Карло, оставшись в мужском костюме, набросил поверх плащ и надел кошачью маску Ньяга, мы с Маурой оделись Дамами, я – алой с золотым, она черно-белой, кажется, у этой дамы было отдельное имя – Домино.
– А что экселленсе просил передать мне на словах? – спросила я уже в гондоле.
Маска Кошки блеснула в лунном свете, из-под нее донесся вздох:
– Ты уверена, что хочешь об этом знать?
– Чезаре мне изменяет? С кем? С Паолой?
– С Ангелой. Он велит одевать ее в наряды догарессы и каждую ночь запирается с нею в вашей спальне.
– Какой кошмар! – ахнула Маура.
– Слуги уверены, что таким образом Чезаре пытается утолить тоску по доне Филомене.
– Небольшое утешение, – сказала я зло. - Что вампирам удалось прознать о прочем? Артуро?
– С этим все чисто, то есть, похоже на правду, отходные молитвы над телом синьоры Муэрто прочел лично кардинал, гроб отправили в портшезе на пристань. Коппальди взошел на борт… Черт, князь не сказал мне названия борта.
– Это важно?
– Не знаю! Но я должен был уточнить. Эта Лукреция…
– С этого места, – тонким голоском, о который можно было порезаться, попросила Маура, – поподробнее. Нашего Маламоко принимала сестра его сиятельства?
Наш Маламоко глухо ответил «да». Его тоненько спросили, хороша ли княгиня. Я решила прийти на помощь другу:
– Лукрецио говорил, что они близнецы. Представь себе женскую ипостась чудовищного князя и прекрати ревновать.
– Князь красавчик! – начала Панеттоне в запальчивости, но осеклась под тяжелым взглядом «супруга».
Я подумала, что им поскорее надо пожениться и завести малышей, потому что от их бесконечных сцен мне впору выть.
Однако, видимо, загадочная Лукреция все же не оставила Карло равнодушным, потому что против посещения Рива дельи Скьявони, с веселыми местечками на ней, он ни словoм не возразил.
Мы оставили гондолу в длинном ряду таких же глянцево-черных лодок у городского причала. Маура взяла под руку меня, чтоб кое-кто помучался небрежением. И мы медленно пошли вдоль пристани, дивясь нарядному многолюдию, вычурной отделке зданий, и тому, насколько здешнее веселье было гуще и крикливее, чем на пристойных центральных площадях Αкводораты. Карло брел за нами следом.
– Путтана! – вдруг вскрикнула Маура, резко остановившись.
– Тише, – я испуганно осмотрелась. - Разумеется, путтана,их здесь довольно много, не собираешься же ты каждой сообщать, кем именно она является?
– Путтана Раффаэле, – уже тише пробормотала Панеттоне и кивнула на лодки. – Сама посмотри.
Я проследила жест. На волнах внизу покачивалась алая с золотом гондола. Та самая. Маламоко нам это подтвердил.
«Ах, будь с нами малышка-маджента, - подумалось мне, - эта посудина уже полыхала бы, подняв столб пламени до неба».
Маура не думала, подобрала c мостовой кирпич и, перегнувшись через парапет, отпустила его. Раздался треск.
– Бежим!
Расхохотавшись, мы взялись за руки и припустили, куда глаза глядят.
Наша крошечная месть наполнила меня беззаботной радостью. Карло нагнал нас в переплетении переулков, мы как раз вполне успешно отбивались от ухаживаний двух нетрезвых синьоров самой материковой наружности. По-аквадоратски поклонники не разумели, поэтому переспрашивали, куда именно предложили им проследовать прелестные синьорины. Мы хохотали как ненормальные. Маламоко пообещал нас отшлепать, потом перешел на гортанную чужеземную речь,и что-то пообещал синьорам. Мы с Маурой решили, что Такколо только все портит, провожая две понурые фигуры взглядами.
Панеттоне захотела копченых мидий, я – танцевать. Торговец насыпал лакомство в бумажный пакетик, и я потащила друзей туда, откуда доносилась музыка. Здесь терзал виолу уличный музыкант,терзал истово, но ритмично, я влилась в хоровод, подпрыгивала, крутилась на месте, поднимала локти, чтоб исполнить парную фигуру с тем, кто оказывался под рукой.
Когда я, раскрасневшаяся и удовлетворенная, вернулась к друзьям, Маура, уже расправившись с мидиями, любовалась разноцветңыми сахарными леденцами на лотке разносчика.
Карло заплатил за зеленую лошадь с непропорционально большой головой,и Панеттоне, приподняв маску, обезглавила несчастное создание с первого укуса.
– Мы хотели навестить Олимпию, – вcпомнила я. - Она говорила, что обитает в «Райском местечке». Такколо,только не начинай стонать о приличиях и прочем в таком роде.
– Он не начнет, - успокоила меня Панеттоне, разворачивая фунтик с жареными креветками.– Карлитто уже с четверть часа наблюдает вон за тем домом и всячески сдерживается, чтоб не устремиться туда. Вывеску такого расстояния мне не прочесть, но первая буква явно «Р».
