В нем клокотала ярость. Он едва сдерживался, чтобы не отчитать ее. Он не раз разрешал международные конфликты, неужели не справится с упрямой австралийкой, хотя она когда-то и разбила его сердце?
— Кофе, случайно, нет? Я целый день провел в дороге, пока сюда добрался.
— Кофе нет, и костра нет. Я потушила его до твоего появления, — равнодушно бросила она. — Еще раз спрашиваю, зачем ты здесь, Данил?
— Ты не ответила на приглашение моих родителей быть на торжественном приеме.
В тусклом свете луны он увидел, как Мейсон удивленно выгнула бровь.
— Ты проделал такой путь, чтобы узнать, приеду ли я на вечеринку?
— Да, — ответил он сквозь зубы, понимая, как глупо это выглядит.
— Ну конечно! И как я, глупая, не додумалась сама. Что мне стоит нацепить бриллианты, сесть в частный самолет, облететь половину земного шара, улыбнуться на камеру репортерам светской хроники и улететь обратно. Подумаешь, событие. — Мейсон была уверена, что ее сарказм достиг цели. Данил явно не ожидал от нее этого выпада. А чего он хотел? Она не та наивно-восторженная девочка, которую он когда-то встретил. Жизнь многому ее научила. У нее масса причин не появляться во дворце.
Мейсон повернулась к тлеющим остаткам костра и присела на толстый ствол сваленного дерева. Данил остался стоять. Ее это немного раздражало, хотя надо бы привыкнуть к тому, что она давно утратила право стоять рядом с ним.
— Этот прием чрезвычайно важен для родителей. Похоже, что он будет последним, который они дают в качестве правителей Терхарна.
— Они отрекаются от трона? — спросила Мейсон, взглянув на Данила, как на наследника престола, отчего ей стало немного грустно.
— Да, они серьезно настроены передать мне трон. Вот почему этот прием должен быть идеальным. Даже Веранчетти и Джон прибыли. Мейсон нахмурилась.
— Так моего присутствия хочешь ты или твои родители?
— Это имеет для тебя значение?
Мейсон прикусила язык, чтобы не ответить утвердительно. Ее и саму это удивило. Чтобы скрыть свои эмоции, она с вызовом поинтересовалась:
— Стало быть, и принц должен повиноваться королеве?
Ее выпад достиг цели. Дэнил заметно напрягся.
— Нет, — высокомерно ответил он. — Но я не мог отказать просьбе матери.
— Прости, я не подумала. — Мейсон пошла на попятный. — Я для папы тоже на все готова. Именно поэтому и не могу приехать на прием.
Дэнил наконец тоже сел на пень напротив.
— На ферме сейчас много чего происходит, — попыталась объяснить Мейсон.
— Но ты уедешь всего на несколько дней, — перебил он.
— Послушай, я не говорю нет, я объясняю, что не могу сейчас отлучиться. — Мейсон не хотела напрямую говорить о денежных затруднениях. Кроме того, она опасалась снова оказаться с ним рядом, пусть и на несколько дней.
Она чувствовала его запах, этот особый, неповторимый мужской запах, который был одновременно знакомым и в то же время таким свежим и новым. Ей хотелось оттолкнуть его. Воспоминания причиняли боль, боль… Она может снова остаться с разбитым сердцем.
Дэнил не стал дальше давить на Мейсон. Он молчал, наблюдая, как несколько тлеющих красных угольков упрямо цепляются за жизнь в остатках костра. Он смотрел, как они вспыхивают в предсмертном вздохе, как будто они, как и его варианты, проигрывали битву.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, сообразив, что ничего не узнал у Джо Макоулти, когда они отправились на ранчо.
Он почти видел, как она обдумывает ответ, который убедил бы его побыстрее убраться восвояси.
— Пару недель назад штормовой ветер снес часть ограды, и я приехала заменить несколько столбов.
— Ты привезла сюда столбы на своей лошади? — недоверчиво спросил он, глядя на нее как на сумасшедшую.
— Не говори глупостей, — отмахнулась она. — Один из рабочих привез их сюда на юте пару дней назад и оставил у ограды. Мне просто нужно их поставить.
Он знал, что поездка была для нее нечто большим, чем простая починка ограды, но не собирался давить на нее. Не сейчас.
— Это прекрасное место. Даже лучше, чем ты его описывала.
— Спасибо, — сказала она, и легкая улыбка заиграла в уголках ее рта. — Ты бы видел его днем.
— Ты бы видела пустыню, — вырвалось у него.
Мейсон пристально взглянула на него. В ее глазах плескалась боль. Дэнил отвел взгляд.
— Уже поздно, — сказала она, вставая. — Мне нужно встать пораньше, чтобы забить столбы и вернуться.
Она посмотрела на его лошадь и нахмурилась.
— Если ты намерен остаться, я бы посоветовала поставить палатку.
Он бросил на нее взгляд, который, как он полагал, был способен сразить по меньшей мере десятерых мужчин.
— Что? — спросила она невинно или притворно невинно, он не смог разобрать.
Его молчание было красноречивее всяких слов.
— А, понятно, — протянула она, впервые широко улыбнувшись. От этой улыбки у Дэнила перехватило дыхание. — Я предполагаю, что папа пытался дать тебе палатку, а ты отказался, потому что верил, что я просто соберу вещи и поеду с тобой.
Дэнил стиснул зубы, явно сдерживаясь, чтобы не ответить дерзостью.
— Ну, по крайней мере, есть попона, что уже хорошо.
— Почему?
— Потому что тебе понадобится что-нибудь мягкое, чтобы приземлиться, когда ты упадешь с лошади. Там есть дрова и растопка, если хочешь развести огонь. Я пошла спать. В палатку. Одна.
Дэнил наблюдал, как она нырнула в одноместную палатку, и его охватило беспокойство. Не потому, что ему придется ночевать под открытым небом. Он много раз так спал в пустыне в Терхарне. Стоял декабрь, почти разгар лета здесь, в Австралии, так что никаких проблем. Нет, он был встревожен не только тем, что она сказала, но и тем, чего не сказала. Отвязывая сумки от седла и осматривая лошадь, он подсчитал разницу во времени между Австралией и Терхарном, а потом понял, что это не имеет значения.
Она спросила, почему этот прием так важен. Но она ничего не поняла. Это не просто праздник. Это событие. Все должно быть идеально. Он не мог позволить себе снова все испортить. Потому что в последний раз, когда он позволил себе это, почти потерял все, что ему было дорого.
Распаковывая спутниковый телефон, он уже знал, что нужно делать. Он поручит своим людям собрать информацию о состоянии дел на ферме Мейсон и ее отца. Ему необходимо иметь на руках козыри, чтобы уговорить ее присутствовать на приеме.
Пот струился между лопаток Мейсон, мышцы горели, как в лихорадке. Разгоряченная, промокшая и измученная, она чувствовала себя виноватой школьницей за то, что выскользнула из лагеря чинить забор, пока Дэнил спал.
