— К чему?
— К встрече с Создателем.
— Умирать собрался? Даже не думай! Рано тебе…
— В самый раз. Либе тоже скоро отойдет в мир иной.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую… И хочу ее встретить… Там, на небесах.
Он снова глянул в окно. В его карих, чуть выцветших глазах блеснули слезы, но Клаус сдержал их.
Бетти бросилась к нему и порывисто обняла. Как же она не хотела, чтобы он уходил! Но понимала, это свершится если не сегодня, то в ближайшие дни. Дед больше не цеплялся за жизнь. Она стала ему в тягость.
— Хорошая моя, — прошептал он и погладил по голове. — Знала бы ты, как я рад, что провел последние дни, недели и месяцы жизни с тобой! Ты мой солнечный лучик. Спасибо, девочка, за то, что ты такая… И терпела меня, старого брюзгу, все это время.
Бетти начала рыдать. Она в жизни так не плакала, даже когда была крохой, а дети, как известно, могут купаться не только в счастье, но и в горе, целиком отдаваясь ему.
— Не умирай, пожалуйста, — хрипела она. — Ты готов, а я нет!
— Понимаю. Но мой час настал, а ты смиришься с потерей. — Она замотала головой, но дед взял ее лицо в ладони, приблизил к своему и улыбнулся успокаивающе. — Все распоряжения насчет похорон в письме, что я оставил душеприказчику. У него же завещание. Дом — твой. Хочешь — живи, нет — продавай. Я в обиде не буду. Это моя история, не твоя.
Она уже знала, что в доме когда-то жили предки Клауса, а потом Либе с семьей. Кстати, о ней…
Этой роковой для деда женщине! Бетти видела две ее фотографии, одну детскую, вторую зрелую, и поражалась тому, что Клаус находит внешность Либе сногсшибательной. Да, она была симпатичной, но не более. Как-то она даже не сдержалась и выдала это, на что дед ответил:
— Красота человека не в правильности черт, не в пропорциях тела, стати. Она или есть, или ее нет. Мою Либе она переполняла. — Он тогда потрепал ее по щеке и добавил: — Ты похожа на нее. Характером — на меня, красотой — на нее.
А так как Элизабет очень нравилась мужчинам, это был очевидный факт, то спорить с дедом она не стала.
— Ты обещал рассказать мне вашу историю, — напомнила Бетти. — О первой встрече ты упомянул. И как бежал за поездом. Но вы же еще встречались, не так ли? Или только переписывались и обменивались фото?
— Она приезжала в Берлин в семидесятом году. Работала переводчиком и смогла покинуть СССР. Но агент КГБ, что присматривал за всей группой, написал на нее донос, и Либе больше не выпускали. Меня же не впускали. В период холодной войны было очень сложно даже просто общаться гражданам разных государств, а любить друг друга — категорически запрещалось. Но в девяностых, когда рухнул железный занавес, в Москву прилетел я. Мы провели вместе целых семь дней, и я ценил каждую минуту, проведенную с Либе.
— Но почему вы не воссоединились? Ведь вам уже не мешал ни КГБ, ни занавес.
— Твоя бабушка умирала от рака. Я не мог ее бросить. Маргарет была хорошей женой, матерью, и она меня любила все эти годы, хотя знала, что я не отвечаю ей взаимностью. Мучилась, бедняжка, пыталась во всем угодить. Она завоевывала мою любовь, но я не мог сдаться из-за Либе.
Мое сердце принадлежало ей, и как его разорвать напополам?
— Бабушка умерла пятнадцать лет назад, — напомнила Бетти.
— Шестнадцать, — поправил ее дед. — Боролась за жизнь несколько лет. Прошла через операции, химию, облучение и всевозможные препараты новых поколений. Иногда мне казалось: она не умирает потому, что не желает отдавать меня Либе. Я был с ней все эти годы. Поддерживал, возил на процедуры, навещал в больнице, читал ей, писал записочки, дарил цветы. Маргарет добилась наконец желаемого. Я — весь ее. Так и было. О Либе я очень редко вспоминал, и все равно сердце теплело только при мысли о ней.
— А она все это время ждала тебя?
— Да. И не верила мне. Предполагала, что я придумал неизлечимую болезнь жены, потому что боюсь сделать решительный шаг. Я говорил, она не жилец и умрет через год максимум. Врачи ей больше не давали. Но он миновал, потом прошла пара лет, еще столько же, а моя Маргарет все еще была жива. Только не пойми, девочка, меня неправильно, я не желал смерти твоей бабушке, был рад, что она еще с нами. Да и Либе не ждала ее кончины. Она добрая, светлая. Просто мы отдалились. Чужими не стали (это невозможно), но о воссоединении уже не было и речи.
— Когда бабушка умерла, ты сообщил об этом Либе?
— Спустя какое-то время. Я сильно переживал утрату, даже не думал, что будет так. Когда написал Либе, она принесла свои соболезнования — сухо, отстраненно. Я понял, что все потеряно. Она так долго меня ждала, что устала, да и я выдохся. Любовь никуда не делась, но пропало желание быть с этим человеком. Нам было уже много лет, я двадцать из них провел в браке с Маргарет, и в быту она меня целиком и полностью устраивала. Либе не так долго была замужем, и все же: у нее дочка, зять, внуки. СЕМЬЯ! И как нам, двум старикам, с огромным багажом прошлого сходиться? Да и стоит ли? Его же с собой придется брать…
— То есть тогда, в Москве девяностых, вы виделись в последний раз?
— Нет. Была еще встреча тут, в Германии. Внук привозил Либе в клинику Мюнхена для операции на сердце. Я навестил ее.
— И какой она стала?
— Постарела, конечно, как и я. Но я не видел морщин и седины. Для меня она осталась той же девочкой, что хотела мне помочь, когда я упал с дерева.
— Какая грустная история, — вздохнула тогда Бетти.
— Почему? — удивился дед. — Грустно — не любить. Считай, что не жил. А нам с Либе и умирать не страшно…
И вот теперь Клаус умирал. Он не задыхался, не бледнел, не закатывал глаза. Просто лежал на кровати и смотрел в окно, за которым солнце окрашивало червонным золотом листья кленов.
Бетти решила на всякий случай вызвать «Скорую помощь». Вдруг у Клауса давление упало и он именно поэтому такой слабый? Она встала с кровати, чтобы спуститься в кухню, где лежал ее телефон, когда услышала:
— Когда умру, съезди в Москву. Деньги на билет и прочие расходы в среднем ящике. — Дед указал глазами на комод.
— Зачем? Чтобы передать Либе — ты ждешь ее на небесах? А позвонить? У тебя есть номер ее мобильного телефона?
— Нет, только городской. Иногда мы созваниваемся, но чаще пишем друг другу письма и отправляем их по почте.
— Но почему? У тебя же есть сотовый, и у нее наверняка тоже. Можно СМС друг отправлять.
— Наша история другая. Понимаешь?
— Я пытаюсь, дедушка. Но у меня плохо получается.
— Понимание придет со временем. Когда ты станешь не просто старой — устаревшей. Но в Москву я тебя посылаю не за тем, чтобы что-то передать Либе. Мы с ней уже во всем разобрались.
— Тогда что мне там делать?
