Боря вышел в прихожую, держа телефон у уха. Мама, которую звали Марией — только так, без фамильярных «Маш», — разувалась, у ее ног стояли пакеты из супермаркета.
— Ой, извини, я не знала, что ты разговариваешь, — зашептала она, увидев сына. — Приготовлю тебе поесть. Что хочешь?
— Я завтракал, — ответил ей Боря и вернулся в комнату, чтобы закончить разговор.
Через пару минут он распрощался с Фати. Они договорились, что она приедет за ним в дубайский аэропорт. В этом не было необходимости, Боря добрался бы на метро или такси, но Фати хотелось этого, да и ему тоже. Это же так приятно, когда тебя кто-то встречает.
— Борюся, я тебе все же оладушков напеку, — сказала мама, завидев сына в дверях кухни. — Пышных, как ты любишь. Со сметаной. Или блинчиков на скорую руку сварганить?
— Я тосты поел, не хочу.
— Значит, мучного с тебя хватит. Нужно мясного. Котлеты? — Она показала упаковку охлажденного говяжьего фарша.
Он закивал, но тут увидел кочан капусты и воскликнул:
— А можно голубцы? Согласен на ленивые.
В Эмиратах он часто ел бифштексы, кебаб или бургеры с котлетами из рубленой говядины, но голубцы… Все с той же сметаной… О них он и думать забыл там, на Ближнем Востоке.
— Нет, давай уж классические сделаю. Сын в кои веки приехал, должна я его порадовать.
— Спасибо, мамуль. — Он чмокнул ее в щеку и налил себе еще воды. Сушняк не проходил. Или это «пластмассовый» сыр был слишком солен, и после него хотелось пить.
— Так как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Опохмелиться не хочешь?
— Нет, — хмыкнул Боря. Мама все еще не была до конца уверена в том, что он не стал пьяницей.
— Кто тебе звонил?
— Девушка.
— Фати?
— Откуда ты знаешь ее имя? — удивился Борис.
Он не рассказывал о своей личной жизни членам семьи.
— От Дашки. Она, поскольку ты у нас партизан, изучила твои соцсети и вычислила ее. Показывала мне твою Фати — красивая.
Да, девушка на самом деле была очень хороша собой, но чуть полновата. Борю это не смущало, а Фати страдала от того, что ее фигура далека от модельной. О размере S и не мечтала, ей хотелось носить хотя бы М, но даже L ей бывал маловат. А после ХL заканчивалась размерная сетка всех известных брендов. Фати изводила себя диетами, но все равно не худела, разве что больше не поправлялась. Боря считал, это тоже результат, а еще говорил, какая она красивая, вся такая налитая, гладенькая, пышная. Ему нравился ее небольшой животик, круглые коленки, роскошная грудь. Смуглая Фати напоминала ему булочку с корицей. Ее так и хотелось укусить…
— Ты ее любишь? — услышал он мамин голос.
— Кого?
— Фати свою.
А он почему-то подумал о булочке с корицей и карамелью, дуралей. Ею он полдничал, запивая крепким кофе.
— Да, — ответил Боря и это относилось к обеим: девушке и булочке.
— Как-то неуверенно ты это сказал.
— Я неуверенный алкаш, что поделать!
Мама со смехом от него отмахнулась и взялась за готовку. Промыла капустный кочан, выложила фарш в миску, достала лук, морковь, поставила на плиту воду для риса.
А Боря уселся на табурет и стал смотреть, как она шустрит. Родительница, имея мужа и двух детей, а еще матушку, которая не утруждала себя бытовыми хлопотами, научилась не только вкусно, но быстро и аккуратно готовить. За полтора часа она умудрялась сварить первое, второе и компот и не устроить при этом беспорядка. После обедов-ужинов членам семьи оставалось только тарелки и приборы помыть — этим обычно занимались дети. На папе была мужская работа по дому, Либе же позволяла себе лениться, считая, что она достаточно много сделала для семьи, может и отдохнуть.
Снова вспомнив о бабушке, Боря спросил:
— Мам, а где наш семейный архив? Я искал, но безрезультатно.
— В комнате Дашки. Кажется, в нижнем ящике комода.
— Почему там?
— За пару дней до смерти Либе позвала ее к себе, велела сесть и послушать. Напомнила, где лежит ее похоронная одежда, а также деньги…
— Она что, плохо себя чувствовала?
— Физически как обычно, но как будто хандрила. Постоянно перебирала старые фотографии, перечитывала письма. Пластинки слушала с немецкими песнями — старый проигрыватель она тоже запретила выкидывать, хотя он заедал, а исцарапанный «винил» не передавал чистоту музыки и голоса. — А еще киршвассер на ночь выпивала…
Это было серьезно! Сей крепкий алкогольный напиток со вкусом вишни Либе любила, но позволяла себе крайне редко. Он был тяжел для желудка, и от него болела голова. Но киршвассер напоминал ей о любимой Германии, поэтому бабушка окончательно от него не отказывалась. В детстве она стянула у своего отца початую бутылку, и они с ее другом, то ли Гансом, то ли Хайнцем, так напробовались настойки, что уснули пьяными во дворе. Им было лет по тринадцать, и нагоняй получили оба, но больше Либе, ведь именно она умыкнула из дома алкоголь. С тех пор киршвассер ассоциировался у нее с запретным плодом, который, как известно, сладок. Не с яблоком, как водится, а с вишней, точнее, черной черешней. Поэтому не имеющая вредных привычек бабушка если пила, только киршвассер. По праздникам не шампанское, а тоже его, три, четыре стопочки. После пяти ей становилось дурно. Но в последние годы Либе и от пары рюмок плохо себя чувствовала, поэтому позволяла себе лишь одну на Новый год и дни рождения.
Портфелю, в котором хранился семейный архив, было втрое больше лет, чем Борису. Его привез из Германии в качестве трофея прадед Василий, ветеран Великой Отечественной, боевой офицер. Подобрал на развалинах Берлина, отряхнул от пыли и грязи и взял себе. Портфель был шикарным, из кожи крокодила, с медными кнопочными застежками — такому грех пропадать. Прадед планировал подарить его своему старшему брату, начальнику цеха на заводе, выпускавшем легендарные «катюши», да тот умер от инфаркта до того, как Василий вернулся на родину. И остался портфель у него. Без дела лежал, хотя можно бы продать, но он был дорог как память, это раз, и два — семья особо не нуждалась. В те времена все жили скромно и могли довольствоваться малым. А Василий — офицер. Он ушел на фронт младшим лейтенантом, а вернулся майором. Зарплату деньгами почти не платили. Облигациями займа в основном, зато давали отличные продуктовые наборы. Потом семья уехала в Германию, а по возвращении прадед, уже полковник, получил квартиру, ту самую трешку, в которой выросла и мама Бори, и они с сестрой, пенсию, так как ушел в отставку, но все равно работал. Первое время преподавал в высшем военном училище. Но оттуда его попросили, поскольку Василий академию окончить не успел: с третьего курса был призван на фронт. И стал он учить безопасности на случай войны школьников. Во времена юности Бори этот предмет назывался ОБЖ, а в шестидесятые — поди знай.
