Откинув простынку, я присела. Хотела на стул, но он был занят тяжелым ящиком. Стащить его у меня не вышло.
Минут через пять открылась дверь. Я вскочила, ожидая увидеть Клауса, но…
В комнату зашел его кузен.
— Фредди? — ахнула я.
— Сюрприз, — усмехнулся он.
— А где Клаус?
— В полиции, где ему и положено быть.
— А это что?
— Подпольный притон. Тут трахают дешевых шлюх. — Он запер дверь, такую же тяжелую, как входная, на щеколду. Меня заманили не просто в гадкое место, но еще и такое, где кричи не кричи — никто не услышит. И не поможет! — Не хотела по-хорошему, будет по-плохому.
— Ты подставил своего брата, меня пытался принудить к сексу. И это ты называешь «по-хорошему»?
— Именно. Клауса выпустили бы, ты почувствовала бы себя героиней, принесшей жертву, а возможно, и удовольствие получила бы. Я намеревался быть нежным и романтичным, с цветами пришел, а ты их с балкона швырнула.
— Ты следил за мной?
— Да. И понял, как ты поступишь. Поэтому подослал своего знакомого, который тебя сюда и привез.
— Какая ты все же сволочь!
— Обзывайся, меня это даже возбуждает, — осклабился он и стремительно пошел ко мне.
Описывать дальнейшее я не хочу. Скажу только, что это было грязно и отвратительно. Фредди и правда трахал меня как дешевую шлюху. Я пыталась сопротивляться, но его это только подстегивало. Когда я поняла, что он вот-вот изольет в меня свое семя, меня вырвало… Непереваренным шоколадным печеньем! Будто дерьмом.
Прямо на Фридриха Хайнца. Это заставило его остановиться. Он не снял рубашки, и она запачкалась. Рвота попала и на кожу. Взглянув на меня с омерзением, он процедил:
— Русиш швайн. Ты не стоила ни моих страданий, ни усилий, которые я приложил, чтобы добиться тебя.
Он не просто отстранился — отшатнулся от меня и, сорвав рубашку, стал утираться.
— Пошла прочь! — рявкнул на меня Фредди.
— Что будет с Клаусом?
— Мне уже жаль, что я подставил его из-за тебя. Хоть он и кусок дерьма, а все же родственник. Клауса выпустят, но после твоего отъезда. Не хочу делать вам прощального подарка.
Я вернула лифчик на место (он просто задрал его), запахнула кофточку, опустила юбку. Порванные трусы подняла и сунула в сумку. После этого я отодвинула щеколду, открыла дверь и выбежала в коридор.
Там меня вырвало еще раз, уже желчью, и я подумала, что это не только от омерзения…
Во мне зарождалась новая жизнь!
Мы занимались любовью с Клаусом всего лишь три дня назад, а токсикоз начинается значительно позже, но мама уверяла меня в том, что в нашем роду все женщины тут же реагируют на беременность. И ее, и мою бабушку начинало мутить чуть ли не на следующие сутки после судьбоносного соития, а еще через пару дней наливается грудь. И если моя родительница смогла дать жизнь только мне, то бабушка родила семерых (четверо умерли в младенчестве, в те годы это случалось часто) и ни разу не ошиблась в определении беременности.
Выйдя на улицу, я набрала полные легкие воздуха и зажмурилась. Все позади! Об изнасиловании я забуду, как о страшном сне. Клауса выпустят, и все у нас будет замечательно хотя бы потому, что появится ребенок. Конечно же, девочка, и я назову ее Марией. В честь наших с Клаусом бабушек.
***
Я улетела в Москву в воскресенье. Клауса выпустили в понедельник. Штраф за незаконное проникновение на склад ему пришлось заплатить, но никаких обвинений в хищении предъявлено не было. О том, что все это подстроил его кузен, я умолчала. Клаусу лучше держаться от него подальше, а то еще надумает проучить, и тогда дело штрафом не закончится.
Меня продолжало подташнивать, хоть больше и не выворачивало. И грудь налилась, пусть и с опозданием. Все решили, что я привезла из Германии лифчик со специальными вкладышами, поднимающими и увеличивающими бюст. Я не разубеждала, но маму было не обмануть.
— Ты беременна? — спросила она у меня как-то вечером.
Мы только поужинали, папа ушел к себе, он в последнее время неважно себя чувствовал, а я наворачивала халву. Меня начало тянуть к ней со страшной силой.
— С чего ты взяла?
— С того, что ты изменилась.
— Если ты о моей вспыхнувшей любви к сладкому…
— Не только о ней, — сурово возразила мама. — У тебя сиськи вздымаются, а на завтрак ты не можешь смотреть без отвращения. Со мной было то же самое тридцать лет назад — я забеременела тобой в 1940-м.
— У меня задержка, но небольшая.
— И слава богу. Успеешь выйти замуж. У меня есть в загсе знакомая, она распишет одним днем.
— С кем?
— С отцом ребенка. Или ты не знаешь, кто он?
— Знаю, но… У нас не получится пожениться. По крайней мере, в ближайшее время.
— Он не свободен?
— Холост. Но живет далеко.
— Только не говори мне, что в Германии. — Я кивнула. — Ты залетела от фрица? — брезгливо сморщилась она.
Тогда я не нашла в себе сил признаться в этом, как и раскрыть имя отца моего ребенка. Смалодушничала и соврала:
— Нет, от поляка. Если я вообще, как ты грубо выразилась, залетела.
— А если да, будешь оставлять ребенка?
— Конечно.
— Родишь вне брака, опозорив нас с отцом? И не стыдно тебе?
— Другого выбора нет.
— Есть. Нужно заключить фиктивный брак. А если у вас с поляком продолжатся отношения, разведешься.
— Мне это не нужно.
— А речь не о тебе, и даже не о нас с папой, а о ребенке. Хочешь, что в свидетельстве о рождении в графе «отец» прочерк стоял?
Тогда я не задумалась об этом и, пребывая в эйфории, мечтала о браке с Клаусом. Знала, что возникнут трудности, ведь гражданам разных государств не так просто узаконить отношения, но готова была ждать.
Однако судьба вновь распорядилась за меня. Когда беременность подтвердилась, я стала рваться в Германию или близлежащие к ней страны соцлагеря: Чехословакию, Польшу, Югославию, — но мне закрыли выезд. Клара-Лара шепнула, что кто-то написал на меня донос и я теперь в черном списке. Оставалось ждать Клауса, но у него тоже появились какие-то проблемы. Он не говорил, какие, не хотел меня расстраивать, потому что знал о моем положении — я обрадовала его. А тем временем слег папа, и мама, измотанная переживаниями и за дочь, и за него, выдала как-то:
— Дай отцу умереть спокойно! Выйди замуж, сообщи о своем положении — он так мечтал отвести тебя под венец и стать дедом.
— Я не говорю ему о своей беременности только из-за тебя. Уверена, папа будет рад независимо от того, есть в моем паспорте штамп или нет.
