— Вы, русские, такие упрямые, — разозлилась Бетти. — Зачем внуку Людовика убивать старика Хайнца?
— Из-за денег, конечно.
— Каких? — Она посмотрела на него как на дурачка. — Фредди жил в подвале, что достался ему от матери.
Боря хотел рассказать ей о том, что прочел в дневнике Либе, а именно о богатствах семьи Хайнц, которые, по разумению Клауса и Фредди, были где-то припрятаны. Они бредили каким-то еврейским золотом, которое осталось от тех несчастных, что укрывались в подвале отца Клауса, но так и не выжили. В эти сокровища Борис не верил. По-настоящему богатые иудеи либо вовремя бежали из Берлина, либо сразу погибли. Даже если предки враждующих кузенов схоронили где-то монеты, простенькие украшения, серебряную утварь, сейчас все это можно продать за очень хорошие деньги. Но раз те были богаты, то по мелочи не разменивались.
И тут послышалась сирена. Это приехала полиция.
***
Офицер был тучен, конопат, добродушен на вид. Такого можно снимать в рекламе чего угодно вкусного: начиная от пива, заканчивая пончиками. У него и фамилия была аппетитная — Клопс
[3].
— Как, говорите, зовут покойного? — спросил он у Бетти после того, как был произведен осмотр квартиры.
— Герхард Хайнц.
— Вы в этом уверены?
— Он представился мне этим именем. А что, есть какие-то сомнения?
— И он вам кем приходится?
— Родственником. Мой дед и его отец были кузенами…
Бетти говорила и говорила, а Боря смотрел на Клопса и понимал, что зря она распинается. Все не так! НЕ ТАК настолько, что странность, которую он уловил полчаса назад, перешла на новый уровень, как в компьютерной игре. Стала сильнее, прокачаннее…
СТРАНЬШЕ!
— Мертвец не Герхард Хайнц, — не смог смолчать Боря и шепнул это на ухо Бетти.
Та, надо отдать должное, сразу осмыслила информацию и спросила у полицейского:
— Вы нашли документы покойного? — Тот кивнул. — И по ним он не Герхард Хайнц?
— Харрисон Алби.
— И он не сын?..
— Нет, конечно.
— Но он у старика имелся?
— Да. Герхард Хайнц есть в базах, я проверил. Но парень не похож на немца. Смуглый очень.
— У него мать марокканка. Так сказал мне тот, кто выдавал себя за него. — Бетти задумалась, сведя брови. — Ничего не понимаю… Зачем всем представляться тем, кем не являешься? Его и в булочной знали как сына.
— Может, он был Фредди как приемный? — предположил Боря, поняв, о чем она. — С родным не ладил, а с этим был на одной волне.
— Что он говорит? — полюбопытствовал Клопс. Борис выдал свою версию на русском, потому что по-немецки не смог ее сформулировать, и Бетти перевела. Полицейский, покусал ус и ответил: — Да, и такое бывает. Разберемся.
— От чего умер Харрисон Алби? — спросил Боря, и это предложение он смог произнести по-немецки.
— Вскрытие покажет.
— На первый взгляд смерть естественная, не так ли?
— Ран на теле не обнаружено, следов борьбы в доме тоже. Но за месяц два трупа в одном месте — это подозрительно.
— Тем более одна из жертв молодая и здоровая, — напомнила Бетти, как будто Клопс мог упустить это из виду.
— О здоровье покойного мы пока судить не можем. И у молодых бывают проблемы с сердцем или сосудами.
Из-за двери показались носилки, на которых лежало тело, обернутое черным пластиком.
Пахнуть от него сквозь пакет уже не могло, но Боре померещился смрад. Тошнота стала нестерпимой. Даже не успев извиниться перед Бетти и Клопсом, а только сделав пару шагов в сторону, он не смог сдержать рвоту. Через шум в ушах услышал голос полицейского:
— Не смею вас больше задерживать.
Глава 2
Они вернулись домой не сразу, сначала прошлись по кладбищу и посидели на лавке под омелой с мятным чаем. Он и пах прекрасно, и отбивал мерзкий привкус рвоты во рту. Почти не говорили, так, перебрасывались фразами.
…Дарья приехала к ужину. Она выбралась из такси и помахала встречающим ее на пороге Бетти и Боре. На ней были красивые замшевые перчатки. Любовь к этому аксессуару проснулась у сестры еще в детстве. В волшебных сундучках Либе с немецким барахлом было много всего — не только сапожки, елочные игрушки, пластинки, ножи да вилки. Имелись еще и перчатки: гипюровые, шелковые, даже лайковые мужские — их Василий надевал на парад 1945 года. Дашка таскала все, в том числе дедовы, потому что у нее была крупная рука и дамские перчатки перестали на нее налезать уже во втором классе. Она обвешивалась украшениями бабушки, сооружала себе чалму из ее шали и строила из себя леди. Перчатки в этом помогали, ведь они закрывали ее мужицкие лапы.
Бетти бросилась к Даше как к родной, обняла, прижала к себе.
«Хотя почему КАК? — подумал Боря. — Мы и есть родные…»
— Надеюсь, ты голодная? — выпалила Бетти. — Потому что мы приготовили ужин.
— Ты и Борюся? — Она знала, что брат тот еще кулинар. — И что же мы будем есть?
— Блины с икрой.
— Изысканно.
— Не обнадеживайся раньше времени, — хмыкнул Боря, облобызав сестру и забрав у нее дорожную сумку. — Блины ужасны, но икра хорошая, белужья.
Они зашли в дом. Даша с любопытством осмотрелась.
— Я себе именно так все и представляла, — с улыбкой проговорила она. — Только без запаха гари.
— Мы сожгли первый блин, — сообщила Бетти.
— Второй тоже, — напомнила Боря. — А все потому, что плита плохо работает.
— Дед отлично на ней готовил.
— Приноровился.
— Что сделал?
— Научился правильно пользоваться.
— Ага! Я запомню слово.
— Должна сказать, ты очень продвинулась в русском, — сделала ей комплимент Даша. — И это всего за две недели.
— Спасибо. А как у тебя с немецким?
— Я продвигаюсь.
— Решила выучить язык? — подивился Боря.
— Вообще-то я изучала его в школе, как и ты. И у меня есть база.
Тут в кармане его штанов затренькал телефон. Боря достал его, глянул на экран и увидел имя «Фати». Они не общались с той вечеринки в доме тетки Али. И он, если честно, почти забыл о ней. ПОЧТИ, потому что Бетти напоминала.
Борис извинился перед дамами и скрылся в уборной. Не при них же разговаривать.
— Алло.
— Здравствуй, Боря.
