— Кстати, я так и не узнала, что в нем?
— Да ты сама прочти. Письмо лежит на тумбочке возле патефона.
— Ты не против? — обратилась Даша к брату. Тот закатил глаза.
Сестра убежала в спальню, а Боря воспользовался ее отсутствием и смачно поцеловал Бетти в губы. Какие же они сладкие! Как хурма… Именно ее он обожал. Мог есть любые фрукты, от обычных яблок, что матушка выращивает на своем участке, до мангустинов и рабутана. Любил ягоды: клубнику, малину, облепиху, — но предпочитал хурму, которая тоже относилась к ягодам, как и арбуз.
— Так вот почему вы вчера слушали пластинку, — крикнула Даша. — А я думаю, зачем врубили патефон.
— Я тебя хочу, — прошептал Боря на ухо Элизабет.
— Их вил дих, — ответила она ему тем же на немецком.
— Эй, ребята, не смущайте меня, — услышали они голос Даши. — Обжимайтесь вдали от людей, чьи отношения на грани.
— Прости, — смущенно пробормотала Бетти.
Но сестра просто прикалывалась:
— Сразу после того, как познакомишь со своим бывшим.
— Дэвидом?
— Да, английским снобом, что недавно ушел отсюда.
— Понравился?
— Шикарный мужчина, — простонала Даша. — Кем он, кстати, работает?
— Дэвид — адвокат. Недавно стал совладельцем одной из юридический контор Лондона.
— Я его уже почти люблю.
— Он хороший, но не мой. — Она ласково посмотрела на Борю.
— И хорошо, себе заберу, — рассмеялась Дарья и оставила-таки влюбленных наедине, отправившись в свою комнату досыпать.
Глава 2
Он сидел у костела, пил горячий имбирный напиток из пол-литрового пластикового стаканчика и слушал звон колоколов. Было прохладно, но Хан не хотел уходить. Тут так спокойно! И очень красиво, хоть листья на деревьях и поредели, а известняк кладбищенской ограды потемнел от влаги.
Утром звонили из Москвы, сказали, что у сестры рецидив. Она попыталась выпрыгнуть из окна лечебницы, благо на нем имелись решетки. Сейчас Лена лежит в отдельной палате под сильными успокоительными.
Все же передалось ей сумасшествие от матери!
Или не только ей?
Опять тот же вопрос, что не дает покоя в последнее время.
Этой ночью Кир проснулся и обнаружил себя не в кровати, а у окна. Он стоял, привалившись к подоконнику животом, и дышал свежим воздухом. Для того чтобы впустить его в комнату, он открыл окно, но, как это происходило, Хан не помнил.
«Я тоже страдаю лунатизмом? — испугался он. — Но не знаю об этом, потому что живу один?»
Чтобы успокоиться и не накручивать себя, Кирилл достал из сумки пачку гомеопатических таблеток, приобретенных тут, в Берлине. В России он пил настойку пустырника — она и помогает хорошо, и непротивная, — взял ее с собой, но она быстро закончилась. Пришлось обращаться к местным фармацевтам. Кир хотел приобрести что-то посильнее травяных капель, но медикаментозные успокоительные продавались только по рецептам, и ему ничего не осталось, как взять гомеопатические. Тогда он понял, почему в Берлине так много этих бесполезных, на его взгляд, кабинетов и аптек.
Закинув в себя сразу три, он принялся усиленно их рассасывать, но более-менее успокоился еще до того, как на языке растаяла последняя. Все с ним в клиническом смысле нормально, отклонений нет, но появился эмоциональный дисбаланс. А у кого бы он не возник, когда стресс за стрессом? Даже небольшой влияет, а к нему Хан относил знакомство с немецкими родственниками, которых он пытался разыскать долгие годы, и вот чудо свершилось! Он встретился с племянником своего деда, но… Тот умер и теперь преследует его в кошмарах. А сестра слетела с катушек и теперь лежит в психушке, пусть и добровольно.
«Но мне неймется, — начал поругивать себя Кир. — Я прусь опять в Берлин, иду туда, где видел покойника, что оживает в моих снах, и пытаюсь приобрести его квартиру… Да что со мной не так? После такого любой нормальный человек отправился бы в санаторий на воды. В тот же немецкий Баден-Баден!»
Кирилл сделал себе чаю, разбавил его холодной водой, чтобы не ждать и выпить сразу. Он успокоился и захотел поскорее уснуть.
Удалось не сразу, хотя вроде успокоился. Что-то не давало погрузиться в дрему. Мешали не мысли, а звуки (холодильник рычал, за окном нет-нет да проезжали автомобили), свет, пробивающийся из-под двери, и красный огонек на телевизоре, запах кондиционера для белья, фиалковый. Кирилл вертелся, то укрывался с головой, то скидывал одеяло на пол, но уснул только под утро, когда уже начало светать.
Пробудился в кровати, и это порадовало, как и блинчики на завтрак.
Обратный билет у Кира был на послезавтра, но он подумывал о том, чтобы взять другой. Тот, что имелся, невозвратный, но черт с ним, пусть пропадает. Нужно валить из Берлина, который сводит его с ума!
Но сначала…
Нанести прощальный визит Альтен и Краузе.
И вот он сидит перед костелом, пьет имбирный напиток и говорит обеим улицам: «Ауфидерзейн!» Он их не видит: одна за спиной, вторая спрятана за храмом, кладбищенской оградой и деревьями, высаженными вдоль нее.
— О, это опять вы, — услышал Кирилл громкий женский голос и обернулся. По аллее в его направлении ковыляла бабулька с корзиной цветов. — Добрый день.
— Здравствуйте. Мы знакомы?
— Меня зовут Ингрид. — Она плюхнулась рядом, шумно выдохнула и вытерла лицо платком. — Я торгую цветами на Альтен-штрассе и ближайших к костелу улицах уже больше шестидесяти лет.
— Так много? А вам не дашь больше пятидесяти трех.
— Льстец, — хихикнула бабка.
— Где мы встречались, позвольте узнать?
— Я видела тебя на Краузе, когда ты выходил из дома под номером тринадцать. Там жили Хайнцы.
— Да, я заглядывал к Фредди.
— И к нему тоже? Я видела тебя после его смерти, буквально на днях. Может, вчера?
— Вряд ли.
— И то верно. Там полиция была на двух машинах, и я бы тебя не запомнила.
— Полиция?
— Всегда приезжает, если человек умер. Порядок такой.
Кир понимал, что у дамы, с которой он имеет беседу, могут быть провалы в памяти, поэтому напомнил:
— Вы сказали, что встретили меня на днях, а Фредди скончался примерно месяц назад.
— Так Харри концы отдал.
— Сын?
— Нет, сын Герхард жив-здоров.
— Постойте, я запутался. Герхард, он же Харри, отпрыск Фредди.
— Харри — его помощник. Полное имя Харрисон. Фамилия Алби.
— Он стройный блондин? — Бабка кивнула. — И жил он в квартире старика Хайнца?
