Глава 1
До полудня оставалось еще около четырех часов, но поросшую жесткой, выгоревшей на беспощадном солнце травой равнину уже придавило гладильным прессом зноя, который постепенно усиливался, обещая вскоре стать нестерпимым. По мере того как солнце поднималось к зениту, выжигая с небесного купола рассветные краски, тот выцветал и блек, становясь из ярко-синего белесым, мутноватым от зноя, тусклым. Над землей струился, напоминая жидкое стекло, горячий воздух, и плоские, будто срезанные ударом гигантского лезвия кроны черных акаций дрожали и корчились в знойном мареве, ежесекундно меняя очертания. Укрепленный на верхушке сучковатой и не сказать чтобы прямой деревянной мачты полосатый матерчатый конус ветроуказателя безжизненно обвис, издалека напоминая одетое в тельняшку тело вздернутого на фок-рее джентльмена удачи. У подножия мачты неопрятной кучкой строительного мусора приткнулся крытый ржавой жестью, сколоченный из разнокалиберных досок сарайчик. Если приглядеться, на некоторых досках можно было различить нанесенные черной краской по трафарету надписи — точнее, их разрозненные фрагменты, поскольку, давая вторую жизнь старым упаковочным ящикам, строители не потрудились собрать деревянную мозаику таким образом, чтобы любой желающий мог насладиться чтением всевозможных «брутто», «нетто» и прочей бессмыслицы, которой обыкновенно украшают тару подобного рода.
Окон в сарайчике не было. Над пустым дверным проемом в полном безветрии повис пестрый, как костюм сумасшедшего арлекина, флаг. Нейлоновое полотнище резало глаз своей новизной и яркостью не успевших поблекнуть красок. В центре его горел похожий на глазок яичницы солнечный диск, на фоне которого красовалось весьма натуралистичное изображение автомата Калашникова, в котором более или менее осведомленный человек без труда узнал бы АК-47 — архаичный, но по-прежнему безотказный и пользующийся неизменной популярностью в странах третьего мира. Что же до самого флага, то, чтобы определить его принадлежность, следовало не столько обладать обширными познаниями, сколько внимательно следить за новостями, о которых редко пишут в газетах и говорят по телевизору ввиду их невеликой важности и сомнительной достоверности.
Слева от сарайчика паслись, терпеливо перетирая челюстями жесткие стебли, тощие пятнистые козы. Справа, в тени, стоял прислоненный к стене остов дамского велосипеда — ржавый, облезлый и, судя по виду, хорошо помнивший времена колониального рабства. Стена была изрешечена пулями — судя по калибру и приличному разбросу, все из того же старого доброго АК-47. Сквозь пустой, никогда не закрывавшийся дверной проем был виден угол дощатой полки, на которой громоздилась покрытая толстым слоем пыли, ни на что не годная груда хлама, некогда представлявшая собой рацию. Этот мудреный прибор начал барахлить задолго до того, как его вместе со стеной и диспетчером прошило длинной очередью из автомата. Труп диспетчера в сарае отсутствовал, и было непонятно, кто об этом позаботился — сердобольные соотечественники или голодное зверье; труп рации не был нужен ни тем, ни другим, ввиду чего до сих пор оставался на месте. Поодаль среди обломков рухнувшего навеса ржавело под открытым небом с десяток пустых железных бочек из-под горючего. Над входом в сарай белой краской от руки вкривь и вкось было написано по-французски: «Аэропорт Лумбаши». Если верить надписи и действительно считать это сооружение терминалом аэропорта, щиплющих траву коз следовало признать аэродромной обслугой, а возможно, и персоналом более высокого ранга. Небольшое стадо жирафов, проследовавшее в отдалении по каким-то своим делам, в платежной ведомости аэропорта Лумбаши явно не фигурировало — оно относилось к категории посторонних лиц, которых надлежало нещадно гнать со взлетно-посадочной полосы в целях обеспечения безопасности полетов. Жирафы, впрочем, не проявляли ни малейшего желания проникнуть на запретную территорию и составить конкуренцию козам. Длинношеими силуэтами помаячив в струящемся знойном мареве, они прошли своей дорогой и вскоре скрылись из вида.
В отдалении возник и начал приближаться неровный гул нескольких моторов, над желто-рыжей, слегка всхолмленной равниной встало подвижное, растущее на глазах облако красноватой пыли. Козы перестали щипать траву и повернули головы на звук. Звук усиливался, клубящаяся пылевая туча приближалась; вожак беспокойно мемекнул, и стадо, насчитывавшее чуть меньше десятка голов, благоразумно покинуло окрестности «аэропорта». Сбитая козьими ногами пыльца повисла над травяным морем золотистым, медленно оседающим облачком, предательски указывающим направление, в котором удалилось стадо.
Вскоре на извилистой грунтовой дороге, что вела к летному полю, показался кортеж, состоявший из расхлябанного, знававшего лучшие времена автобуса и двух открытых армейских джипов сопровождения. Оливково-зеленые внедорожники лихо прыгали с ухаба на ухаб, вздымая колесами красную пыль, и установленные на дугах пулеметы мотались из стороны в сторону, напоминая тонкие черные пальцы, бессмысленно грозящие источающему ровный сухой жар небу.
Съехав с дороги, машины описали полукруг и остановились недалеко от изрешеченной пулями дощатой будки аэропорта. В официальном рапорте с театра военных действий произошедшее примерно полгода назад убийство сонного безоружного диспетчера, из которого состоял весь здешний персонал и который вряд ли успел понять, что и почему происходит, было названо «операцией по захвату аэропорта Лумбаши» — разумеется, блестяще спланированной и великолепно проведенной, ибо язык победных рапортов немыслим без превосходных степеней.
Когда осела пыль, стало видно, что в джипах полным-полно одетых в камуфляж солдат, а в салоне автобуса, напротив, нет никого, кроме водителя, который щеголял в точно таком же пятнистом наряде. Все присутствующие были ярко выраженными представителями негроидной расы; кожа у них была не кофейная или шоколадная, а черная, как сапог, с характерным синеватым отливом. Это были крепкие, хорошо упитанные, находящиеся на пике физической формы люди, носившие военную униформу с небрежным щегольством, свидетельствовавшим о том, что убийство себе подобных для них не хобби, а профессия. Несмотря на жару, никаких шортов или хотя бы коротких рукавов тут не наблюдалось.
Полное единообразие в одежде, одинаково заломленные на правую бровь береты с треугольными флажками, повторяющими расцветку висящего над входом в будку диспетчерской флага, и солидное вооружение, состоявшее из неизменных АК-47, тяжелых армейских пистолетов, ножей и ручных гранат, прямо указывали на то, что это не полиция и не набранная с бору по сосенке банда мятежников, а регулярная армия — ну, или, по меньшей мере, формирование, очень стремящееся за нее сойти.
Командир, отличавшийся от своих подчиненных чуточку более зрелым возрастом, оливково-смуглым цветом кожи да крупными многолучевыми звездами, что сверкали на матерчатых погонах, жестом отдал приказ. Чернокожие вояки горохом посыпались из джипов, в два счета оцепив прилегающую к «терминалу» территорию. Два из них осмотрели пустую будку, действуя при этом так, словно ожидали обнаружить внутри вооруженную до зубов засаду. Таковой не обнаружилось; известив об этом начальство, бравые воины заняли позиции по сторонам дверного проема, закурили и затеяли какую-то оживленную беседу, мгновенно превратившись из матерых, пусть себе и темнокожих, спецназовцев в парочку негров, которым от нечего делать вздумалось поиграть в солдат.
