Простой работяга платит за то немногое, что имеет, физическим здоровьем — угробленными суставами, забитыми грязью легкими, надорванными мышцами и сухожилиями. И, что бы там ни думал этот гипотетический пролетарий, тот, кто работает головой, тоже надрывается. Да еще как! Только надрывает он не пупок, а головной мозг и центральную нервную систему. Виктор Лисовский в последнее время чувствовал себя вот именно надорвавшимся, и ничего удивительного тут не было. Работа у него нервная, ответственная, а тут еще эта дура — ну, в смысле жена. Ушла она в середине весны, и все лето, весь, пропади он пропадом, долгожданный отпуск пошел драной козе под хвост, съеденный бесконечной грызней за имущество, закончившейся, как и следовало ожидать, в пользу Виктора Яковлевича. Иначе и быть не могло, и он это отлично знал с самого начала; более того, жена это тоже знала — ха, где ж не знать, если собственноручно поставила подпись под брачным контрактом, — но нервы ему эта глупая история потрепала основательно, и он все чаще задумывался о том, чтобы упасть в ноги начальству, выпросить пару неделек за свой счет и махнуть куда глаза глядят — подальше от московской осени, поближе к теплому морю, белому песочку, пальмам и загорелым девушкам в микроскопических бикини.
Нащупав на столике справа от себя пульт, он включил телевизор.
— …вительственные войска перешли в решительное наступление, тесня силы повстанцев, — с серьезностью, которая всегда казалась Лисовскому довольно-таки комичной, сообщила появившаяся на экране сексапильная брюнетка. — За двое прошедших с момента возобновления военных действий суток территория самопровозглашенной республики Верхняя Бурунда уменьшилась в полтора раза. По непроверенным данным, войска законного правительства применяют против мятежников тяжелую бронетехнику и боевые вертолеты…
Видеоряд, который иллюстрировал бы это сообщение, на экране отсутствовал — видимо, даже в Си-эн-эн не нашлось журналиста, настолько отчаянного, чтобы с камерой наперевес нырнуть в гущу заварившейся на малоизученных просторах Черного континента кровавой кутерьмы. Кроме того, неприятности, свалившиеся на плешивую голову самозваного президента состряпанной на колене республики, вряд ли могли всерьез взволновать мировую общественность — как говорится, за что боролся, на то и напоролся.
Зато Виктора Яковлевича Лисовского новости из далекой Африки взволновали не на шутку.
По телевизору начался новый сюжет. Лисовский нажатием кнопки погасил экран и с силой потер ладонью высокий, плавно переходящий в раннюю лысину лоб.
— Спасибо, милая, просветила, — сказал он дикторше. — То-то я смотрю, что мне третий день упыри по углам мерещатся! Вот тебе и Бурунда… Говорила мне мама: не связывайся с плохой компанией, дурные люди до добра не доведут! Ай-яй-яй, что ж теперь делать-то, православные?
Рывком высвободившись из мягких объятий кресла, он подошел к бару и достал оттуда бутылку виски, но пить не стал — передумал. Одолевавшая его в последние несколько дней тяга к перемене мест многократно усилилась, а вот желание ставить руководство в известность о своих планах, напротив, как рукой сняло.
Стоя у бара с квадратной бутылкой в руке, он неожиданно для себя осознал, что переживает полный крах. Где-то там, за далеким горизонтом, огромные толпы негров обстреливали друг друга управляемыми ракетными снарядами, палили из стрелкового оружия и гибли под гусеницами списанных советских танков. Виктора Яковлевича Лисовского катастрофическая убыль коренного населения Центральной Африки волновала в самую последнюю очередь: десять трупов — это трагедия, а десять тысяч — просто статистика. Для него лично эти драматические события означали конец карьеры, конец налаженной жизни — строго говоря, конец всему. Новый этап его биографии начинался с нуля, и притом совершенно неожиданно — настолько, что он пока что не ощущал ни страха, ни отчаяния, как человек не ощущает боли в самые первые секунды после того, как ему оторвало конечность.
Он все еще раздумывал, не выпить ли ему все-таки для успокоения нервов, но решение — рвать когти, пока не спохватились и не перекрыли все лазейки, — уже созрело. Человеком он был предусмотрительным, и претворению этого разумного решения в жизнь ничто не мешало — вот именно, пока. Загранпаспорт с мультивизой лежал в ящике письменного стола, на номерном счете в офшоре хранилась сумма, достаточная как для открытия нового дела в любой точке мира, так и для скромного, но безбедного праздного существования на протяжении долгих десятилетий. Словом, все было в порядке, вот только…
Он вздрогнул, как от выстрела, услышав телефонный звонок, в тишине пустого дома прозвучавший как гром с ясного неба. Подавив продиктованное нахлынувшей паникой желание бежать сломя голову куда глаза глядят, Виктор Яковлевич снял трубку.
— Лисовский? — прозвучал в наушнике знакомый глуховатый голос. — Новости слышал?
— Да, — сглотнув, ответил он.
— И что думаешь?
— Думаю, что вы втравили меня в поганую историю, — набравшись смелости, сказал Виктор Яковлевич.
— Не надо валить с больной головы на здоровую, — возразил собеседник. — Если бы кое-кто поменьше заглядывался на не достигших половой зрелости мальчиков, ничего бы не было — ни развода, ни этой поганой истории…
Лисовский издал протестующий звук — то ли кашель, то ли писк, то ли мычание.
— Что ты блеешь? — пренебрежительно произнес голос в телефонной трубке. — Не бойся, эта линия не прослушивается. Так что возьми себя в руки и скажи для разнообразия что-нибудь конструктивное.
— Конструктивное? Да что тут скажешь? Надо рвать когти — я лично иного выхода не вижу.
— А его и не существует, — успокоил его собеседник. — Так что ты все правильно придумал. Действуй, дружок.
— А…
— А я со своей стороны обещаю забыть о твоем существовании. Все компрометирующие тебя материалы, включая фотографии и видеозаписи, уже уничтожены. Ты абсолютно свободен. Как говорится, сделал дело — гуляй смело. Мы с тобой теперь связаны одной веревочкой, так что дальше держать тебя на крючке мне не резон. Уезжай — желательно далеко и надолго…
— В Верхнюю Бурунду, — горько пошутил Лисовский.
— Я бы не советовал, — серьезно ответил собеседник. — Это, брат, не надолго, это — навсегда… А впрочем, как хочешь. С вами, извращенцами, всегда так: нипочем не угадаешь, что вам придется по вкусу. А вот чего я действительно не советую, так это тянуть время или, упаси бог, пытаться извлечь выгоду из информации, которой ты владеешь. Просто собирай чемодан, и чтобы через час-другой духу твоего не было в Москве. А лучше — в России. И — молчок.
— Даже диссидентам при Советах давали больше времени на сборы, — движимый духом противоречия, сказал Виктор Яковлевич.
— А ты не диссидент, ты — вор, педераст и педофил, — хладнокровно поправил голос в трубке. — Впрочем, как знаешь. Только имей в виду, что совет директоров уже инициировал расследование — пока служебное и негласное, но это, надо полагать, ненадолго. Копнут раз-другой, и готово: было служебное, а стало уголовное… Да что я тебе рассказываю, ты же в этих вещах лучше меня разбираешься!
