— Да, — улыбнувшись шутке, кивнул подполковник, — но все-таки я не уверен в целесообразности подключения ее к операции.
— Ее участие в операции пока что писано вилами по воде, — напомнил Алексеев. — И должен добавить: к сожалению. Ты напрасно сомневаешься. На начальном этапе она послужила бы неплохим прикрытием. Все-таки официально это туристическая поездка, а не высадка союзных сил в Нормандии, а женщина, особенно красивая, по старинке инстинктивно воспринимается как гарант мирных намерений. Да и смотрят все на нее, а не на мужчин, которые рядом. Это может оказаться весьма удобным. Ну а в дальнейшем ее характер и навыки, вполне возможно, также окажутся небесполезными.
— Может быть, в перспективе стоило бы ее завербовать?
— Вампиры говорят: обратить.
— Простите? — переспросил подполковник.
— Ты меня слышал. И надеюсь, знаешь, что даже матерый упырь иногда предпочитает небольшую голодовку перспективе напиться крови и при этом наскочить на осиновый кол. Хватит молоть чепуху, — добавил генерал, подумав при этом, что валит с больной головы на здоровую, — ступай.
Когда за Егорушкиным закрылась дверь, Ростислав Гаврилович отложил в сторону ненужные бумаги, снял темные очки и некоторое время массировал натертую ими переносицу. Обсуждение личных качеств супруги подполковника Быкова разбередило старую рану, и сейчас, оставшись наедине с собой и не имея дел, которые не могли чуточку подождать, генерал позволил себе минутную слабость. Его сын нелепо и страшно погиб в возрасте семнадцати лет — вступился за женщину, которая вовсе того не стоила, и умер в грязной подворотне, получив восемь ножевых ранений. Жена обвинила в этой смерти Ростислава Гавриловича. Наверное, в чем-то она была права: он всегда старался воспитать из сына настоящего мужчину и, кажется, преуспел. Простить ему этого жена не смогла — ушла и больше не захотела с ним видеться, даже бумаги о разводе пришли по почте. За восемь лет генерал привык к одиночеству и порой находил его даже весьма удобным — вот как сейчас, например. Другое дело, что подчиненные вряд ли разделяли его мнение: в отличие от него, их ждали дома, и им вовсе не улыбалось вместе с начальником круглосуточно торчать на службе.
Решив, что отведенная для слабости минута истекла, генерал легко, как случайную муху, прогнал ненужные мысли. Если бы кто-то вздумал поделиться с ним подобными воспоминаниями, Ростислав Гаврилович в зависимости от обстоятельств отделался бы парой сочувственных междометий или просто посоветовал не отвлекаться от дела. Именно такой совет он дал себе сейчас, и вовремя: едва темные очки заняли привычное место на его переносице, телефон опять зазвонил.
Это снова был Якушев. Язык у него слегка заплетался, из чего следовало, что они с Быковым не теряют времени и, как положено двум старым солдатам, стойко, до победного конца сражаются с зеленым змием. Проглотив продиктованное завистью язвительное замечание, Ростислав Гаврилович выслушал извинения за поздний звонок и сдержанно предложил говорить по делу.
— Дело у меня тонкое, товарищ генерал, — доложил Спец. — Тут, видите ли, образовалась парочка добровольцев, которым кажется, что воздух отечества в данный момент вреден для их нежных организмов… Оба с детства мечтали увидеть стадо жирафов на воле и сфотографироваться с носорогом. Вот я и интересуюсь, нельзя ли организовать для них еще две путевки на этот курорт.
— А ты хорошо подумал? — умудрившись сохранить хмурое выражение лица, чтобы Якушев по голосу не догадался, что он улыбается, спросил Ростислав Гаврилович.
— Как всегда, — объявил этот самонадеянный мальчишка.
— Этого-то я и боялся, — сказал генерал. — А они?
— А они вообще не думают, — без задержки ответил Спец. — Хлопают в ладоши и читают наизусть Корнея Чуковского: «В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие, злые крокодилы. Будут вас кусать, бить и обижать — не ходите, дети, в Африку гулять!» В Африке разбойник, в Африке злодей… Кстати, вы в курсе, что один из этих любителей кататься по миру за чужой счет лично знаком с упомянутым злодеем?
— С каким еще злодеем? — сердито переспросил генерал. Когда Якушев давал волю своему языку, тот превращался в настоящее помело, а в подпитии, да еще и находясь в приподнятом настроении, этот балабол бывал просто несносен. — Изволь хотя бы частично протрезветь и выражаться яснее!
— Да куда ж яснее-то? — удивился Якушев. — Корней Иванович имел в виду Бармалея, а я — его духовного наследника, президента независимой республики Верхняя Бурунда Пьера Мари М’бутунга.
— Вы там что, совсем перепились? — спросил Ростислав Гаврилович.
— Пытаемся, — признался Якушев. — Пока не выходит. Да нет, товарищ генерал, я не брежу. Этот их президент, оказывается, учился в Рязанском училище ВДВ одновременно с… ну, вы поняли.
— Вот это новость, — хмыкнул генерал. Центральной Африкой он никогда не занимался, и о президенте М’бутунга не знал ничего, кроме имени и самого факта его существования.
— Так я же и говорю! С таким блатом мы это дельце обстряпаем буквально в два счета.
— Хорошо, — умело разыгрывая нерешительность, сказал Ростислав Гаврилович, — я подумаю. А вы там прекращайте пить и марш по койкам, иначе завтра окажетесь не в Африке, а в вытрезвителе.
Положив трубку, он наконец позволил себе улыбнуться. Впрочем, улыбка у него получилась не столько веселая и довольная, сколько удивленная. Генерал ФСБ Алексеев, как и подавляющее большинство его коллег, был настоящим докой по части манипулирования людьми, но иногда ему начинало казаться, что, пока он манипулирует окружающими, кто-то невидимый мастерски проделывает то же самое с ним самим. Сейчас выпал как раз такой случай; возникшее в связи с этим чувство, что ты контролируешь события не больше, чем увлекаемая стремительным течением щепка, было достаточно неприятным, и избавиться от него оказалось нелегко.
* * *
В глухой предрассветный час во дворе гигантского, протянувшегося на целый квартал многоэтажного жилого дома в одном из окраинных микрорайонов столицы остановился черный «мерседес» с проблесковым маячком на крыше. Огромное здание было погружено в сон и темноту, светились лишь вертикальные колодцы лестничных клеток да беспорядочно разбросанные редкие окна, за которыми кому-то не спалось.
Из машины вышли двое — крупный, слегка грузноватый, отменно одетый мужчина лет пятидесяти с холеным неприятным лицом прирожденного бюрократа и смахивающий на бомжа из-за напяленных на него обносков африканец с уже успевшей обрасти редкой седой щетиной подвижной физиономией пожилого орангутанга. Последний, едва очутившись на воздухе, поднял воротник куртки, втянул голову в плечи, как можно ниже надвинул козырек пятнистого армейского кепи и ссутулился, пряча лицо.
«Бюрократ» приложил чип к контакту электрического замка, и странная парочка без помех проникла в подъезд. Африканец упорно держал руки в карманах и стрелял глазами по сторонам, словно опасаясь нападения из-за угла. Очутившись в лифте, его спутник сразу же закурил длинную тонкую сигарету: от господина экс-президента ощутимо попахивало, а тут, в отличие от салона «мерседеса», не было ни кондиционера, ни освежителя воздуха.
