Он отбросил в сторону пустой пузырек, с видом заправского медбрата поднял шприц иглой кверху и надавил на поршень, выпуская воздух.
— С дозой не переборщи, доктор, — попросил М’бутунга.
— Боишься откинуть копыта? — с усмешкой спросил Писарь. — Вот человек! Знает, что его песенка спета, а все равно на что-то надеется… Не беспокойся, приятель, это будет совсем не больно — наоборот, даже приятно. Сделаем укольчик, ты мне все расскажешь, а потом мирно, сладко уснешь и больше не проснешься. Согласись, это лучше, чем если бы соотечественники повесили тебя на каком-нибудь баобабе!
М’бутунга криво усмехнулся, не сводя глаз с наполненного вечным забвением шприца. Сделать так, как говорил Писарь, то есть рассказать все и тихо отдать концы, было бы по-настоящему забавно. Если мыкающиеся в Африке христианские миссионеры не врут насчет загробной жизни, душа экс-президента перед отбытием в чистилище здорово повеселилась бы, наблюдая, как Писарь рвет на себе волосы, выслушав предсмертную исповедь бывшего делового партнера. Таких шуток судьба над ним еще наверняка не выкидывала, и при других обстоятельствах М’бутунга, наверное, не стал бы сопротивляться. Но сейчас у него имелись причины хотеть жить, и было этих причин очень много — что-то около двухсот пятидесяти миллионов.
— Погоди, — сказал он. — Давай поменяем очередность: сначала я тебе что-то расскажу, а потом ты сам решишь, делать мне укол или не делать. И если делать, то какую дозу ввести.
— Финтишь, приятель, — подозрительно вглядываясь в его обезображенное побоями лицо, медленно проговорил Писарь. — Темнишь, изворачиваешься… Ладно, будь по-твоему. В конце концов, торопиться некуда. Валяй рассказывай, почему это я должен заботиться о твоем здоровье. Только учти: со мной твои негритянские штучки не пройдут!
— Это как сказать, — возразил экс-президент независимой республики Верхняя Бурунда. В его голосе звучала спокойная уверенность: он точно знал, что одна из только что упомянутых Писарем негритянских штучек прошла-таки, причем прошла уже давно и весьма удачно.
Глава 13
— Аэропорт закрыт по техническим причинам, — объявил Быков, без необходимости констатируя очевидный факт, и, подумав, добавил: — Видимо, надолго.
Юрий промолчал: комментарии явно были излишни. На перепаханной взрывами грунтовой взлетно-посадочной полосе теперь вряд ли мог приземлиться даже вертолет, изрытое воронками летное поле было усеяно пустыми ржавыми бочками, из которых давно выветрилась последняя молекула бензиновых паров, и обломками каких-то старых досок. На краю одной из воронок, наклонившись под немыслимым углом, торчал кривой сучковатый шест, с верхушки которого свисал изодранный в клочья осколками полосатый матерчатый конус ветроуказателя. Поодаль виднелся застрявший в колючих ветках какого-то куста ржавый скелет дамского велосипеда; колес и руля не было, а изгиб открытой рамы воскрешал в памяти кадры старинных, еще немых, черно-белых фильмов. Вдалеке дрожали, колеблемые струящимся снизу вверх раскаленным воздухом, уже ставшие привычными силуэты черных акаций, в красной пыли блестели латунью россыпи автоматных гильз. Пыль была испещрена следами, похожими на собачьи, выгоревшую до тускло-золотистого цвета траву кое-где покрывали какие-то засохшие темно-бурые пятна. В воздухе до сих пор явственно ощущался горький запах гари; вообще, здесь, в аэропорту Лумбаши, можно было получить массу неприятных впечатлений с солнечным ударом в придачу, но никак не информацию о прибывшей недавно на частном «Дугласе» группе российских специалистов.
— Зуб даю, это Машкина работа, — авторитетно заявил Роман Данилович, обозревая с переднего пассажирского сиденья «лендровера» картину постигших воздушные ворота Верхней Бурунды катастрофических разрушений. — Отступая, уничтожь все стратегически важные объекты — это он в нашем училище, похоже, усвоил крепко.
— Веселые у тебя, Данилыч, знакомые, — заметил Юрий.
— Факт. Один другого смешнее, — с ехидцей поддакнула с заднего сиденья Даша, намекая, по всей видимости, на ночной инцидент, в ходе которого дежуривший у костерка Якушев геройски вступил в схватку с набежавшим на их временный лагерь крупным зверем. Из оружия у него при себе было только купленное в городе тяжеленное мачете, и этим мачете он ухитрился сразить врага наповал. Когда кто-то из разбуженных шумом битвы супругов Быковых включил электрический фонарь, выяснилось, что убитый кровожадный хищник на самом деле был чьей-то заблудившейся коровой — мелкой, низкорослой, худой как скелет, несчастной животиной с покрытыми коркой засохшего навоза и пыли впалыми боками. Корову решено было хотя бы частично употребить в пищу — не пропадать же добру, — но при более внимательном осмотре выяснилось, что вся шкура у нее покрыта страшными язвами, в которых кишмя кишат какие-то паразиты. Юрий вдвоем с Быковым, взяв за задние ноги, отволокли горемычную скотину подальше от стоянки, а потом до утра слушали концерт, который закатили обрадованные таким угощением гиены.
После этого происшествия Даша осталась единственным членом их маленькой команды, который здесь, на территории Африканского континента, еще ни разу не опростоволосился и потому мог язвить и ехидничать, сколько заблагорассудится, не опасаясь ответных высказываний в свой адрес. Правда, пользовалась она этой сомнительной привилегией нечасто: обстановка отнюдь не способствовала юмористическому расположению духа.
— Смейся, смейся, — сказал ей Юрий. — В следующий раз я и пальцем не шевельну, чтобы тебя защитить. Даже будить не стану.
— Ну, от коровы-то я как-нибудь и сама отобьюсь, — самонадеянно объявила Даша.
— Снаряд дважды в одну воронку не падает, — напомнил Якушев. — Так что отбиваться, скорее всего, придется от гиены. Или, скажем, от льва.
— Или от крокодила, — вступил в беседу Быков. — В Австралии, помнится, был случай, когда крокодил ночью забрался прямо в палатку, взял одну дамочку за ногу и потащил к себе в болото или где он там живет — в речке, что ли…
— И заметьте, — подхватил Юрий, — выбрал не мужика, который рядом храпел, а именно женщину. Рептилия, мозг размером с детский кулачок, а сообразил, чье мясо нежнее.
— Сочиняйте, сочиняйте, — скептически произнесла Даша.
— Да нет, — сказал Роман Данилович, — это во всех газетах было, и по телевизору тоже…
— И чем кончилось — съел?
— Да нет, муж проснулся, отбил…
— Наверное, она его никогда не подначивала, — предположил Юрий. — Относилась с должным уважением, как к защитнику и кормильцу. А иначе зачем стараться? Пусть бы ел на здоровье, к обоюдному удовольствию: крокодилу — ужин, мужику — свобода…
— Дураки, — объявила Даша тоном, каким ставят неутешительный диагноз, и отвернулась, надув губы.
— Поехали отсюда, Юрок, — сказал Быков. — Куда ты там хотел наведаться — на угольные копи?
Якушев повернул ключ, стартер закудахтал, как железная курица, собравшаяся снести противотанковую гранату, машина затряслась, но мотор не завелся. После нескольких неудачных попыток стало ясно, что, продолжая в том же духе, Юрий просто угробит аккумулятор — двигатель, что называется, не схватывал.
