— Приехали, — констатировал Быков.
— Похоже на то, — вздохнул Якушев. Он хорошо помнил, что творится под капотом, и перспектива ковыряться на жаре в ржавых железных потрохах ему совсем не улыбалась.
Делать, однако, было нечего. Среди прочего хлама в багажнике «лендровера» лежала жестяная коробка с разрозненными гаечными ключами, производившими совершенно определенное впечатление, что их долго собирали по всем свалкам и помойкам севера Центральной Африки. С самого начала пути эта коробка действовала всем на нервы, гремя и дребезжа на разные лады, и Даша неоднократно предлагала выбросить эту погремушку вон. Сдержанно радуясь, что не поддался искушению последовать ее совету, Якушев отыскал ключи, поднял капот и взялся за дело.
Для начала он отсоединил трубку бензопровода и экспериментальным путем убедился, что тот в полном порядке. Это было скверно, поскольку означало, что обойтись малой кровью не удастся.
— Карбюратор надо снимать, — сообщил Роман Данилович, оказавшийся в незавидном положении зеваки, стоящего рядом и от нечего делать подающего советы.
— Правда? — язвительно изумился Якушев и в очередной раз сплюнул слюну с привкусом бензина, которого нахлебался в ходе эксперимента с топливной трубкой.
Данилыч молча удалился: мужик он был сообразительный и отлично понял, что означают прозвучавшие в голосе Юрия ядовитые нотки. Окончательно оставшись не у дел, он принялся в меру своих сил и способностей развлекать супругу, затеяв разговор на тему политкорректности, очевидно показавшуюся ему отвлеченной.
— Выдумали беду на свою же голову, — разглагольствовал он под доносящиеся со стороны моторного отсека металлические позвякивания, сдавленные ругательства и шипение сквозь зубы. — Почему это я не имею права негра негром назвать? Что тут обидного? И как, спрашивается, мне его величать? Ладно, допустим, в Америке выкрутились — афроамериканцы, фу-ты ну-ты! А тут, в Африке, он кто?
— Афроафриканец, — высунув голову из-под капота, подсказал Юрий.
— Вот разве что… Чудит народ! Сами не знают, что бы еще такое придумать, чтоб самим себе жизнь усложнить. Как будто она без этого простая!
— Ты чего развоевался? — спросила Даша. — Ты же с ними все равно не разговариваешь, потому что по-французски ни бе, ни ме, ни кукареку. Вот тебя, к примеру, за границей спросят: ты кто? И что ты ответишь?
— Известно, что: русский.
— А почему не европеец? Вот и он никакой не негр, а эфиоп, или конголезец, или…
— Есть еще такая страна — Нигер, — снова встрял Якушев.
— Во-во, — поддакнул Роман Данилович. — А там кто живет — нигеры?
— Нигерийцы, — сказала Даша и, поняв наконец, что ее разыгрывают, повторила: — Дураки.
Юрию удалось выкрутить приржавевшие намертво крепежные болты, ни одного не сломав. Ободренный этой маленькой удачей, он попытался снять карбюратор, но тот будто примерз. Юрий потянул сильнее, послышался тихий треск, и герметизирующая прокладка разделилась на две неравные части, одна из которых осталась на основании снятого карбюратора, а другая — на блоке цилиндров. Этого, в принципе, следовало ожидать, но поводом для радости данное мелкое происшествие служить, увы, не могло.
— Черт, — сказал Юрий.
— Что? — спросил немедленно очутившийся рядом Быков.
Якушев молча показал ему карбюратор с приставшими ошметками прокладки.
— Ну, это полбеды, — утешил его Роман Данилович. — Сейчас из колеса камеру достанем — все равно дырявая, — и вырежем твою прокладку. Надолго, конечно, не хватит, но сколько-то продержится…
Он потянулся к запаске, но Юрий его остановил.
— Погоди, Данилыч, — сказал он. — Что ты с этой прокладкой… Гляди.
Он протянул Роману Даниловичу снятую запчасть. Быков повертел карбюратор в руках, внимательно его разглядывая, зачем-то потрогал пальцем заслонку, размахнулся, словно намереваясь зашвырнуть навсегда остановившееся сердце двигателя подальше, а затем, передумав, с негромким стуком положил на жестяную крышку воздушного фильтра.
— Дело было не в бобине — раздолбай сидел в кабине, — пробормотал он.
Юрий промолчал. Оправдываться не имело смысла: Данилыч отлично разбирался в технике и знал, разумеется, что в приключившейся беде виноват не водитель, а почтенный возраст автомобиля. Всему рано или поздно приходит конец; это Роман Данилович тоже знал и, сказав то, что сказал, просто пожертвовал фактами ради художественной выразительности, как делали многие до него и, несомненно, многие будут делать после.
— Интересно, сколько отсюда до ближайшего магазина запчастей? — задумчиво произнес Быков.
— По-моему, угольные копи ближе, — ответил Юрий.
— Жалко, — сказал Ти-Рекс. — Хорошая была машина. Ей бы жить да жить!
— Зато отмучилась, — возразил Якушев.
— Это да…
— Вы уже закончили гражданскую панихиду? — заставив обоих вздрогнуть, прозвучал голос Даши. — Или еще поплачете?
Они обернулись. Даша стояла под палящим солнцем Африки, воинственно вздернув подбородок, и сердито сверкала из-под полей панамы темными стеклами очков. На плечах у нее был рюкзак, на поясе фляга, на груди — фотоаппарат, а в руке — последний банан из полученной в дар от местного населения грозди.
— Мальбрук в поход собрался, — сказал Быков.
Юрий кое-как вытер испачканные руки и направился к багажнику, чтобы взять рюкзак и мачете. Быков присоединился к нему, беззлобно ворча по поводу женщин, которые повсюду норовят захватить командные высоты и взять под каблук всех, сколько их есть в округе, мужчин. Под его воркотню Якушев продел руки в лямки, вскинул рюкзак на плечи и потянулся за мачете, попутно прикидывая, много ли у них шансов добраться живыми до хоть сколько-нибудь цивилизованных мест, как вдруг снова послышался голос Даши:
— А вон кто-то едет!
Мужчины повернули головы в направлении, которое указывала ее вытянутая рука, и увидели над морем выжженной травы разрастающееся прямо на глазах густое облако красной пыли. Пыль, вне всякого сомнения, была поднята колесами какого-то транспортного средства, и это транспортное средство приближалось, причем с очень приличной по местным меркам скоростью.
* * *
Генерал был уже в дверях, когда его окликнули. Он ожидал этого, поскольку, вставая из-за стола, заметил произошедший между господами банкирами обмен короткими, но выразительными взглядами. Ему опять подумалось, что приобретенная вследствие ранения в голову светобоязнь может расцениваться не только как увечье, но и как своего рода дар, особенно для человека его профессии, поскольку вынуждает носить темные очки. Надеть темные очки, разумеется, может каждый, но носить их в помещении — дурной тон. Окружающие вечно подозревают чересчур горячего приверженца этого аксессуара то в глупом подражании какому-нибудь кумиру, то в желании придать себе загадочный, «шпионский» вид, то в неодолимом пристрастии к алкоголю, а то и в дурных намерениях — иначе зачем человеку так старательно прятать глаза? Что бы они ни думали, их реакция на темные очки всегда одинаковая, а именно негативная, что создает владельцу очков массу мелких неудобств. А когда всем и каждому известно, что у тебя чересчур чувствительная к свету сетчатка, подозрительность окружающих сменяется сочувствием, на фоне которого все как-то забывают, что ты вовсе не слепой и, загородившись темными стеклами, можешь беспрепятственно и совершенно безнаказанно смотреть, куда тебе заблагорассудится.
