Осторожно открыв дверь, он бочком проскользнул в сортир. Здесь, в отличие от подвала, зеркало имелось. То, что Юрий в нем увидел, превзошло самые худшие его ожидания. На мгновение ему даже захотелось изменить первоначальный план действий и попытаться выдать себя не за менеджера из соседнего магазина, а за бредовую галлюцинацию, на которую он, честно говоря, сейчас больше всего походил: «Я ужас, летящий на крыльях ночи…» Тьфу!
Воспользовавшись наличием зеркала, он как мог привел в порядок гардероб: застегнул воротник рубашки, скрыв предательски выглядывающий из-под нее треугольник бронежилета, одернул полы куцего пиджака, скукожился, стараясь по возможности скрыть свой гренадерский рост и широкий разворот плеч, а потом спустил в унитаз воду и вышел из туалета, нарочито громко хлопнув дверью.
Его расчет оправдался лишь отчасти. Террорист не вышел в коридор, чтобы проверить, кого это там несет, но поднялся со своей канистры и даже сделал пару шагов навстречу вошедшему в обеденный зал Якушеву, направив на него наган.
— Ого, — не дав ему открыть рот, изумленно произнес Юрий и приостановился, изображая нерешительность. — Что за день сегодня — не понос, так золотуха! Извините, я, кажется, не вовремя. Зайду в другой раз.
Он попятился в сторону коридора.
— Стоять! — срывающимся голосом выкрикнул террорист. — Подошел сюда, живо!
У него было худое нервное лицо прирожденной жертвы, каковой он, несомненно, с самого детства являлся для всякого, кому было не лень дать ему пинка. Воспаленные глаза, увеличенные мощными линзами очков, беспокойно бегали из стороны в сторону, облупленный до сизого металла ствол нагана ходил ходуном. Юрий отчетливо видел, что наган солдатский — из тех, курок которых нужно было взводить вручную перед каждым выстрелом. На заре прошлого века такие наганы выпускались специально для нижних чинов, чтобы те попусту не тратили патроны, паля в белый свет, как в копеечку. В советские времена производство этих револьверов прекратили, отдав окончательное предпочтение самовзводной «офицерской» модели. Следовательно, данному конкретному револьверу было что-то около ста лет; впрочем, сохранился он неплохо, о чем лишний раз свидетельствовала незавидная участь лежавшего на полу в вестибюле охранника.
Хотя команды «руки вверх» не поступало, Юрий почел за благо ее выполнить. Так, с поднятыми руками, он двинулся к террористу. Это было очень кстати, поскольку позволяло сократить расстояние до дистанции верного броска, а если повезет, то и вовсе до нуля. Телевизионный диктор оставил, наконец, в покое свою Верхнюю Бурунду и перешел к другим новостям. О захвате заложников в центре Москвы до сих пор не прозвучало ни слова, и Юрий догадывался почему: генерал Копытин не жаловал журналистов и плевать хотел на обвинения в ущемлении свободы слова, а террорист, голова садовая, до сих пор не догадался потребовать пропустить сюда съемочную группу.
— Стоять! — снова скомандовал этот лопух, сам наверняка очень смутно представлявший, зачем, собственно, заварил эту кашу. — На пол, лицом вниз, живо!
До него было еще далековато — метров пять, не меньше. Юрий посмотрел на гранату в его руке, потом на пол.
— Тут лужа, — сообщил он. — По-моему, бензиновая. Может, я лучше постою?
— Лежать! — взвизгнул террорист. Он был на грани истерики — вернее сказать, уже далеко за гранью. — Живо лег, пока я тебя сам не уложил!
Слова он говорил в общем и целом правильные, подходящие к случаю, но звучало все это как-то ненатурально, словно не блещущий актерскими способностями человек произносил текст, написанный скверным драматургом.
— Прошу прощения, — сделав поправку на это обстоятельство, отменно вежливым тоном произнес Якушев. — Одну секундочку, я сейчас лягу. Только с вашего позволения выберу местечко посуше.
Он сделал шаг вперед, потом еще один. Под левой подошвой хрустнул осколок разбитой фарфоровой тарелки, правая с тихим плеском погрузилась в разлитый по полу, активно испаряющийся бензин. Телевизионный диктор сообщил, что в Большом готовится премьера новой оперы; Юрий занес ногу для третьего шага, и в это мгновение террорист выстрелил — возможно, случайно, а может быть, намеренно. Как бы то ни было, выстрел прозвучал без предупреждения и показался Якушеву громким, как залп артиллерийской подготовки перед началом большого наступления. Истерически завизжала какая-то женщина, по залу поплыл густой пороховой дым; Юрию показалось, что его лягнула лошадь, угодив копытом в живот. Он сложился пополам, чувствуя, как, слабея, подгибаются колени. Террорист снова нажал на спусковой крючок, но на этот раз наган не выстрелил: стрелок забыл взвести курок, из чего следовало, что перед Юрием еще тот вояка. Он засуетился, пытаясь исправить оплошность и поставить револьвер на боевой взвод при помощи кулака, в котором сжимал гранату. Момент был просто идеальный, и Якушев, заставив себя забыть о боли, которая буквально не давала вздохнуть, прыгнул вперед.
Его пальцы сомкнулись поверх сжимающей гранату ладони. Террорист уже успел взвести курок и сейчас же его спустил — вероятнее всего, рефлекторно, от неожиданности. Легкий кевларовый бронежилет остановил выпущенную из ископаемого револьвера пулю, но инерцию, приданную ей пороховыми газами, он погасить не мог, поскольку не был для этого предназначен. Рассвирепев от еще одного болезненного удара в ребра, Юрий свободной рукой отвесил противнику тяжелую оплеуху, вывернул из его руки гранату, успев перехватить рычаг ударного механизма, а потом толкнул его локтем в грудь.
Горе-террорист, которому вряд ли приходилось сталкиваться с подобным обращением с тех пор, как окончил школу, отлетел к окну и, оборвав занавеску, ударился лопатками о витрину. Толстое закаленное стекло угрожающе завибрировало, но устояло. Террорист оттолкнулся от него, выпрямился, пьяно мотая головой, и неловким движением взвел курок нагана. Держа в руке гранату без чеки, Юрий потянулся за пистолетом. В этот момент послышался короткий, резкий звук, который ни с чем нельзя перепутать, — звонкий щелчок пробившей стекло пули и тихий шелестящий дребезг брызнувших во все стороны мелких осколков. Худое, словно изглоданное непереносимым внутренним напряжением лицо террориста изменилось мгновенно и страшно: пройдя навылет, винтовочная пуля вышла наружу через левый глаз, в один короткий миг превратив лицо в жуткую кровавую маску. Очки с единственной уцелевшей линзой свалились с переносицы и криво повисли на одной дужке. Не издав ни звука, террорист свалился и замер, как большая тряпичная кукла. Выпавший из его руки наган с лязгом ударился о пол; Юрию захотелось закрыть глаза, но выстрела, который с большой степенью вероятности мог воспламенить разлитый повсюду бензин, не последовало.
Якушев рассеянно утер забрызганное чужой кровью лицо и опустил глаза, только теперь ощутив неприятное жжение в правом бедре. Предчувствие его не обмануло: штанина в указанном месте была вспорота и уже успела пропитаться сочащейся из довольно глубокой царапины кровью.
— Снайперы, вашу мать, — пробормотал он и, наклонившись, снял с пальца убитого кольцо с разогнутой чекой.
Глава 3
Распугивая тощих кур и свиней, джип с мотающимся над кабиной черным хоботком пулемета прокатился по пыльной немощеной улице, выехал на площадь и остановился перед одноэтажной, крытой серым от старости тростником хибарой, над которой в полном безветрии безжизненно повис пестрый флаг с изображением АК-47. Здесь же, на площади, стояли два армейских грузовика с затянутыми линялыми брезентовыми тентами кузовами, несколько джипов и старый, сильно побитый ржавчиной пикап с установленным на грузовой платформе счетверенным крупнокалиберным пулеметом. В жидкой тени деревьев стояли, сидели и даже лежали прямо на земле солдаты в пятнистом камуфляже. Поодаль дымила трубой, распространяя вокруг себя запах вареных бобов, полевая кухня. Вокруг нее отиралось с десяток худых разномастных дворняг, и чернокожий повар в напяленном поверх камуфляжа грязном белом фартуке время от времени замахивался на них черпаком на длинной деревянной ручке.
