Любитель щеголять в чужой обуви не понимал по-русски и, скорее всего, никогда не слышал об Иване Сусанине, но Даша была вынуждена признать, что ее супруг умеет-таки договариваться с людьми. Возможно, он не сумел бы найти общий язык с профессором Гарварда, Сорбонны или даже МГУ, но чернокожий начальник патруля понял его превосходно. Получив мощное начальное ускорение, «бурундук» устремился к грузовику с таким сильным креном на нос, что лишь с огромным трудом сумел устоять на ногах, выровнять бег и затормозить в метре от распахнутой дверцы кабины. Здесь он обернулся, подняв руки высоко над головой в знак отсутствия дурных намерений, после чего забрался в машину и притих, как мышка. Единственное, что он себе позволял, — это вертеть головой, высматривая других бойцов захватившего поселок воинского подразделения. Никого не обнаружив, он воззрился на карабкающегося в кабину Быкова с благоговейным ужасом.
— Не дрейфь, бурундук, — усаживаясь за руль, сказал ему Роман Данилович, — солдат ребенка не обидит… если, конечно, эти ботинки ты не с покойника ободрал. А?
Указав на ботинки, он соорудил из пальцев правой руки подобие пистолета и сделал вид, что стреляет. Пленник, чьи умственные способности явно обострились перед лицом смертельной угрозы, отчаянно замотал головой, а затем сделал интернациональный, понятный любому цивилизованному человеку в любой точке планеты жест, сложив указательные и средние пальцы обеих рук крест-накрест и посмотрев на Быкова сквозь образовавшуюся решетку испуганно вытаращенным глазом.
— Ну, гляди, — сказал ему Роман Данилович, — я ведь проверю.
Шестерни коробки передач душераздирающе заскрежетали, дизельный мотор сердито взревел, и тяжелый армейский грузовик, хрустя обломками и огибая препятствия, выкатился с площади. Когда производимые им звуки стихли в отдалении, на площадь начали по одному и парами выходить уцелевшие в ночном побоище воины беглого президента Машки. Некоторые все еще были при оружии, но организовать погоню никто из них почему-то не торопился.
Над восточным краем горизонта уже начала разгораться полоска рассвета, когда Быков остановил грузовик перед крутым поворотом дороги. Прихватив автомат и бинокль, он выбрался из кабины, пересек освещенное фарами пространство и исчез в темноте. Там один раз негромко стукнул потревоженный его ногой камешек, и снова наступила тишина. Даша сидела у правого окошка, сжимая в руке пистолет, ствол которого упирался в бок «Ивана Сусанина». Курок пистолета был взведен, палец Даши лежал на спусковом крючке, и пленник, явно придерживавшийся невысокого мнения о способности женщин управляться с огнестрельным оружием, боялся лишний раз вздохнуть, чтобы ненароком не спровоцировать выстрел.
Через десять минут Роман Данилович вернулся.
— Не соврал бурундук, — сообщил он, деловито обвешиваясь гранатами. — Там лагерь — стена, ворота, пулеметная вышка. Ты жди здесь и держи этого обормота на мушке. Если с Юркой что-нибудь случилось, я его, Бармалея, лично на ленточки для бескозырок порву.
— Нет уж, товарищ подполковник, — воинственно заявила Даша, — одного я тебя больше никуда не пущу.
— Мало я тебе всыпал, — констатировал Быков. — Ну, ничего, это еще можно исправить.
— А ты не мог бы на минуточку перестать корчить из себя супермена и послушать, что тебе говорят? — спросила Даша.
Они спорили немного дольше, чем минуточку, но в конце концов Быков капитулировал.
— Ладно, — проворчал он, — считай, твоя взяла. Скажи только, что я стану делать, если с тобой что-нибудь случится?
— Ничего со мной не случится, — отмахнулась Даша. — Я имею в виду, ничего такого, чего не может случиться в Рязани, в Москве или в любом другом месте. Подумаешь! Найдешь себе другую, из местных. Видал, какие они тут… гм… голосистые? В смысле топлес. А за такого кавалера, как ты, любая с радостью пойдет. Если захочешь, наберешь себе в ближайшей деревне хоть целый гарем.
— Тьфу, — сказал Роман Данилович.
Спустя еще пять минут грузовик затормозил на освещенном прожектором пятачке у закрытых ворот лагеря и требовательно просигналил. Пулеметчик на вышке всмотрелся в машину и, узнав ее, помахал рукой часовому внизу. Лязгнул отодвинутый засов, и ворота начали открываться, протяжно скрипя ржавыми железными петлями. Тяжелый трехосный «мак» взревел мотором и так энергично устремился в открывшийся проем, что задел бампером не успевшую открыться до конца створку, заставив державшегося за нее «бурундука» с испуганным и сердитым криком отскочить в сторону.
На въезде в лагерь водитель грузовика лихо газанул, а потом, то ли испугавшись удара о створку ворот, то ли по какой-то иной причине не менее лихо тормознул. Клюнув носом и подняв целую тучу пыли, машина замерла, блокировав собой проезд. Закрыть ворота, пока она там стояла, тоже не было никакой возможности; на водителя заорали со всех сторон, требуя убрать грузовик от ворот, стартер закудахтал на весь лагерь, но заглохший двигатель почему-то не пожелал завестись. Дверца кабины открылась, и оттуда, виновато разводя руками, выбрался водитель, к удивлению присутствующих оказавшийся не темнокожим воином в камуфляже, а молодой белой женщиной, одетой довольно легкомысленно. На ней была широкополая панама, легкий топик, шорты и тяжелые походные башмаки; на боку висела маленькая матерчатая сумка, в которой вряд ли могло поместиться что-то более тяжелое и объемное, чем кошелек и пачка сигарет. Гибкую талию охватывал слабо затянутый кожаный ремень, на котором, оттягивая его книзу, висела кобура, на фоне хрупкой женской фигуры казавшаяся чересчур крупной и громоздкой.
Это странное явление не могло не привлечь внимания всех, кто в этот ранний час бодрствовал и находился поблизости. Вокруг грузовика начала собираться оживленно гомонящая толпа. Женщина что-то объясняла, жестикулируя обеими руками; ее не понимали, да и не особенно стремились понять: куда интереснее было рассмотреть ее поближе и по возможности потрогать. Первая же рука, протянувшаяся с целью осуществить это намерение, была отброшена с возмущенным возгласом, который вызвал вполне предсказуемый взрыв веселья: дамочка явно не понимала, куда ее занесла нелегкая, и в самое ближайшее время ей предстояло очень много узнать о том, какой на самом деле иногда бывает жизнь.
Майор Бвамбе никоим образом не возражал против небольшого развлечения, посланного его подчиненным благосклонной судьбой, но полагал, что с этим следует чуточку повременить. Как лицо, облеченное властью, он оказался перед хлопотной необходимостью сделать несколько дел одновременно: закончить показательную казнь, разобраться, каким образом сюда попала иностранка, да еще и на том самом грузовике, который пропал, отправившись на поиски провианта, выяснить, куда подевались его люди, уехавшие на этом самом грузовике, и навести в лагере порядок, заставив кого-нибудь убрать, наконец, проклятую колымагу и закрыть ворота.
Он обернулся, чтобы отдать распоряжения конвою и пулеметчику, а заодно посмотреть, как там приговоренный, и замер с открытым ртом: приговоренный исчез, оставив на память о себе только пустую яму. Тревожный возглас не успел сорваться с губ майора: чья-то рука, протянувшись сзади, намертво запечатала ему рот. Последовал короткий, резкий рывок, раздался негромкий хруст шейных позвонков, и временно исполняющий обязанности президента республики Верхняя Бурунда майор Бвамбе почти одновременно распрощался с жизнью, чужим фотоаппаратом, с помощью которого рассчитывал запечатлеть сцену расстрела, и своим пистолетом. Сопровождавшие его официальные лица были перебиты раньше, чем успели осознать происходящее; подобрав с земли автомат, Якушев выпрямился и недобро усмехнулся, увидев спину пулеметчика, который, ничего не подозревая, продолжал наблюдать за разыгрывающейся у ворот сценой.
