Единственное, чем он мог гордиться после армии, это тем, что не сломался под напором «дедов», не стал стирать им носки. За все это было заплачено двумя неделями лазарета на третий месяц службы и еще неделей в конце первого полугодия.
После армии он снова попробовал поступить. И снова неудачно. От мысли, что теперь надо не сидеть на горбу у матери, а устроиться на работу хотя бы по строительной специальности, его передергивало. Он не мог представить себя электриком.
Тогда и вызрело решение — пойти в милицию.
В патруль набирали буквально всех при условии, что за плечами есть армия. Тех, кто служил в приличных частях, отправляли на курсы в ОМОН. Остальные надевали серую форму и барражировали по улицам, выполняя для ГОВД месячный план задержаний.
Тут для Алексея открылась удручающая истина: оказывается, у патрульного не было перспектив. То есть он снова промахнулся в выборе жизненной дороги.
Неожиданным лучом света стал подполковник Грачев, который узнал, что Алексей служит патрульным. Он сам подошел к начальнику Сочинского УВД, и тот согласился, чтобы Крохина взяли в милицейскую школу.
Оттуда Алексей вышел лейтенантом. И попал в оперативный состав. До последнего времени казалось, что здесь у него все получится. Он работал по несложным делам, расследовал бытовухи и кражи, а вот теперь, когда попалось настоящее дело, оказалось, все снова рушится.
И обиднее всего, что подполковник прав. Ни к чему толковому он не приспособлен.
Крохину очень хотелось, чтобы сейчас нашелся тот, кто его пожалеет.
* * *
На кухне «Арбата» стоял жар и грохот. Здоровенные вентиляторы не справлялись с маслянистой духотой. Шеф-повар разгуливал, выпячивая волосатую грудь из-под фартука. Чтобы не распугать особо брезгливых клиентов, его попросили не высовываться.
Кухня клокотала, но куда жарче, нежели в материальном смысле. Здесь преобладали эмоции. Мало того, что Матрос над душой болтается, как демон, так еще и просто день какой-то неправильный, все из рук падает.
Сначала в чан с рассольником пролили литр подсолнечного масла и уронили бутылку от него. Повар схватился за голову, но проблема была еще не смертельной. В суп добавили воды и специй, повар поколдовал над чаном и решил, что клиенты, пожалуй, не заметят несанкционированных добавок.
Потом порезался рабочий. Порезался не так, что это можно заплевать и пластырем залепить. Он всадил в тыльную сторону ладони тесак для мяса. Лезвие прошло насквозь. Когда «скорая» забирала незадачливого работника в больницу, кто-то невесело пошутил, что вот такому инвалиду Кулагин, даже если не захочет, отпуск даст.
Никто еще не знал, что главная неприятность этого дня впереди.
Все состоялось тогда, когда напряженная готовка закончилась.
Помощник повара Макар Остриков прохаживался вдоль стенда с посудой и ел салат из глубокой фарфоровой миски. Вдруг он покачнулся, выронил посуду и упал на колено, схватившись за живот.
Вокруг него мгновенно образовался круг людей. Кто-то позвал на помощь, кто-то стал спрашивать, что произошло. Макар не ответил. Он простоял на колене несколько минут, а потом тюфяком упал на бок.
— Черный Матрос! — крикнул кто-то. И это было, пожалуй, наихудшее из возможного.
Поднялась паника. Шеф-повар сорвал с себя фартук и уже собрался было броситься в обеденный зал — на всякий случай отобрать у всех тот салат, которым отравился Остриков.
Но вдруг он остановился. Вспомнилось, что он лично занимался этим салатом, что никто просто не мог вот так запросто отравить целый чан. И вообще это ничем не напоминает Матроса.
У шеф-повара была просто луженая глотка.
— Тихо! — рявкнул он. И в кухне на самом деле стало тихо. Повар покосился на дверь в обеденный зал, надеясь, что оттуда никто не прибежит смотреть, что случилось. — Так, Юля! Вызывай милицию! — скомандовал шеф-повар.
Кассирша Юля полезла в карман за мобильником.
Шеф-повар обвел персонал кухни пристальным взглядом и сказал:
— Меня не проведешь. Кто это сделал?
Повисла гробовая тишина. Собственно, здесь уже привыкли, что любая каверза со смертельным исходом — это непременно проделка Черного Матроса. И никак иначе это не воспринималось.
— Повторяю: кто это сделал?
— Матрос. — послышался чей-то робкий голос.
— Хренос! — рявкнул повар. — Можно подумать, я не знаю, что у нас тут через одного ему денег должны! Кто это сделал?
Семеро стоящих перед шефом людей стали беспокойно переглядываться.
— Сдам всех, — спокойно сказал шеф, вытирая руки о фартук.
И тут началось. Второй повар, тяжеловесный сорокапятилетний дядька с внешностью не то китайца, не то раскосого русского, схватил топор для рубки мяса и забился в угол.
— Убью всех! — прохрипел он, давясь звуками.
— Положи топор, — сказал шеф.
— Пошел ты! — ответил второй повар и стал понемногу выдвигаться из угла, держа свое страшное оружие наизготовку.
В принципе, такой топор для боя не подходит вообще. Он весит почти четыре килограмма, древко не отличается большим удобством, маневренности у такого топора нет. Собственно, у того, кто им вооружен, есть шанс только на один меткий удар.
Другой, не менее важный момент заключается в том, что этот удар все-таки будет нанесен. И опять-таки за счет массы своей рабочей части топор разовьет такую скорость, что увернуться от него будет нереально. Во всяком случае, для человека неподготовленного.
Подготовленных к уклонению от удара топором на кухне не было. Второй повар уверенно пробирался к выходу в ресторанный зал.
Шеф-повар представил, что там начнется, когда в кухонных дверях нарисуется вот эта образина с топором наперевес. Ему это не понравилось.
— Федор! Брось топор! — рявкнул шеф-повар.
— Да пошел бы ты лесом! — ответил убийца. — Ты ему не должен десять тысяч баксов, он не грозил тебя на счетчик поставить.
У отравленного были очень своеобразные родственники. Да и сам он был странным человеком. Обладая уже немалым капиталом, скопленным за несколько лет работы в Норвегии, он все равно ходил на работу и вкалывал там, как папа Карло. А родня. родня у него была сплошь с тюремным прошлым. И запросто могла стать инструментом репрессивного воздействия на тех, кто был должен Макару Острикову денег.
И тут в кухню осторожно втиснулся Комбат. Ему уже успели рассказать, что происходит. Комбат был в домашнем трико и футболке. Его правая щека белела мыльной пеной — Рублева определенно оторвали от бритья.
— Отвали с дороги! — заорал Федор, поднимая топор повыше.
— Угу, сейчас. Галоши только найду. Положи железяку.
— А ты забери. Я смотрю, тебе бриться нечем? Так подставляйся. У меня бритва правильная, бороду снимет раз и навсегда вместе с головой.
