Они подобрались к кладбищу. По ощущениям, в церкви кто-то жил. Сильченко похвалил себя за то, что приказал всем погасить фары.
Он прикинул расстояние до церкви и подумал, что моторов с такой дистанции не должно быть слышно. Сильченко выскочил из машины и стал вызывать людей на улицу. Очень скоро его окружило живое кольцо. Сильченко осмотрелся, еще раз пересчитал отряд, убедился, что их действительно тридцать. Это было грамотно. Чувствовать за собой такую мощь крайне лестно.
— Значит, так, — громким шепотом сказал он. — Похоже, наших отморозков накололи. В том смысле, что здесь не случайное рандеву, а их схрон. Молодцы, место хорошее. Если специально не появляться, то нипочем не найдешь. Теперь перед нами возникает конкретная задача — распотрошить их всмятку. Напоминаю, пленных мы сегодня не берем. И. — тут он понизил голос, — это касается и тех, кого мы захватили вчера. Прямо или косвенно, но мы противостоим чересчур сильному противнику, чтобы оставлять тех, кто может рассказать, что здесь работали мы.
Ему ответил тихий понимающий ропот.
— Короче, — продолжал Сильченко, — я так понимаю, что эти четверо нам больше не нужны. Гасим, ребята. Кто возьмется?
— Я, — отозвался Иван Рыбин. Этому никто не удивился в бригаде Сильченко. Рыбин считался созданием совершенно безбашенным. С ним старались почем зря не связываться.
Иван спокойно прошел к машинам, на ходу привинчивая глушитель на свой АПС. Остановился возле той, в салоне которой сидел отморозок-проводник. Взял его за одежду, выволок на улицу. Было темно, пистолета тот не видел, потому покорно шел за Рыбиным. Отведя беднягу на несколько метров от машины, тот воткнул ему в бок ствол и спустил курок. Выстрел, и без того тихий, был окончательно погашен телом. Убитый мягко упал на землю, а Иван спокойно перешел к машине. Открыл багажник, вытащил человека, бросил на землю. Хлопок. Следующий багажник.
Через пару минут все было закончено.
— Хорошо, — сказал Сильченко, хотя его так и тянуло на рвоту. — А теперь не мешало бы разведать, что там у нас.
— Я схожу, — отозвался Александр.
Он надел темную куртку, мазнул по лицу горстью земли и растаял во мраке. Сильченко проводил его восхищенным взглядом. Богата на таланты земля русская.
В церкви между тем народ спокойно доедал свой ужин. Двое часовых внимательно следили за окрестностями. Но поскольку все сборище стояло от них в трехстах метрах, никто не услышал ни хлопков выстрелов, ни шепота военного совета.
— Я вот думаю: мне еще долго сидеть в чистом поле, как последнему идиоту? — спросил Гречко.
Гордин развел руками:
— Так хочет работодатель. Он платит нам больше, чем кто бы то ни было за последние годы. Согласитесь, можно и потерпеть за такие деньги.
— Это точно, — поддержал его Эдик.
— Все равно, — потянулся Гречко на своем матрасе. — Я комфорт люблю, а не это.
— А чем тебе не комфорт? Настоящая кровать, только не набивная и с пружинами, а надувная, вон газовая плита стоит. Ну да, умываться плохо. И в сортир на улицу. Но сейчас лето, такие неудобства терпятся легко. Так что прекращаем ворчать.
И прекратили. Но даже в наступившей тишине они не слышали приблизившегося Александра. Тот спокойно пересчитал всех, отметил, какое оружие у них на виду, оценил, кто тут самый опасный, с кого надо начать уничтожение. Он сейчас напоминал средневекового японского шпиона — ниндзя. Только без традиционной маски с узкой прорезью для глаз.
Александр вернулся. Он вытащил носовой платок, стер с лица грязный пот и сказал:
— Их там восемь человек. По виду четверо из них безусловные боевики, причем, кажется, я знаю, одного из них. Это — Эдуард. Он такой здоровый, специализируется на силовых акциях уже давно, причем он не работает на конкретного покровителя. Наемник. Его до сих пор не прикончили только потому, что себе дороже. Парень успел повоевать еще в первую чеченскую войну, причем дрался в спецназе, а это до сих пор не шутки. Хотя основной его опыт приобретен уже после армии. Если кому-то очень интересно, кого мы сегодня собираемся гасить, то я сообщаю: именно этот человек убил Роберта Чхартишвили.
Народ переглянулся и зашушукался: Роберт Чхартишвили по кличке Чертенок был типичным кавказским преступником — наглым и безжалостным. Его ненавидели лютой ненавистью абсолютно все, но трогать особо не решались — он располагал серьезной бригадой и мог постоять за себя. Тот, кто решил бы драться с Робертом, должен был бы воевать на уничтожение.
Эдик тут проявил себя еще большим отморозком, чем Чхартишвили. Он выставил на пикап с открытым кузовом станковый пулемет и раскрошил в мелкую крошку всех, кто сидел в джипе Чхартишвили.
Разумеется, убийцу не нашли. Да не очень-то и искали, если честно. Безвременная кончина Роберта-Чертенка не стала для города потерей. Наоборот, на полном серьезе звучало, что убийце этого кавказского джигита надо было бы дать правительственную награду.
И вот теперь на старуху, как водится, нашлась неожиданная проруха. Сегодня Эдику предстояло испытать на себе, что такое внезапное и жестокое нападение.
— Остальные мне незнакомы, — продолжал Александр. — Но думаю, что основное звено — это именно они. Не знаю почему, но есть такое твердое убеждение, ничем не подкрепленное. Надо, чтобы из этих четверых никто не ушел. Эдика и компанию возьму на себя я со своими ребятами. Шеф, вы не возражаете?
— Нисколько, — кивнул Сильченко. — Только вы там как-нибудь поаккуратней. Я не хочу вас хоронить.
— Ничего, они тоже не железные и теперь сидят в майках, с тарелками в руках и что-то хомячат. Так что рекомендую поторопиться.
* * *
Они разделились на две команды, и началась охота. Это была именно охота, хоть и отличавшаяся от классической. У жертв этой охоты, правда, вместо клыков были стволы. А еще у нападающих практически на всем оружии были глушители.
Поле, ночь, тихий шорох травы под ногами. Каждый готов убивать, в чуть меньшей степени готов умереть. Ночь скрывает друг от друга, ночь не дает разглядеть то, что написано у нападающих на лицах. Если бы можно было их видеть — стоило бы заснять и сделать отдельную фотографическую выставку!
Вот один — он очень боится и потому накручивает себя, внушает ненависть к тем, кого он ни разу не видел, с кем мог бы и не пересечься в иных обстоятельствах.
Вот второй. Его лицо холодное и безжизненное, он сосредоточился на своем помповом ружье так, что ему кажется: он чувствует, как бьются в его ладони молекулы пластмассы, из которой сделан поршень затвора. Это странно, но очень интересно. И он все глубже уходит в это чувство.
Третий тоже примечателен. У него нет на лице ничего, кроме детского любопытства. И ему на самом деле интересно — люди в жизни умирают так же, как в кино? Он ни разу еще не участвовал ни в одной акции вроде той, что происходит сейчас. Может, поэтому ему так интересно.
