— Хорошо. Тогда отправляюсь к Умецкому.
— Сам поедешь?
— Да, пожалуй. Для большей представительности.
Романов понимающе махнул рукой.
— Ага. Как это говорится: «Базарить людей в уровень посылают!» Так? Ну, тогда вы, в принципе, где-то в уровень получаетесь: он заместитель, и ты тоже… Да не кривись так. Я понимаю, что его вшивая компания нашей структуре в подметки не годится. Но можно и потешить самолюбие вассалов.
Подчиненный — это как лабораторная мышь. Она живет в строго ограниченном пространстве, целиком и полностью принадлежит человеку, который с ней работает, и в конечном итоге эта мышь — расходный материал. Но все-таки, чтобы заставить ее делать то, что нужно исследователю, используются не только удары током. Мышка подкармливается, ее могут и погладить, и по рукам потаскать, как любимую игрушку… А в результате лабораторную мышку приделают к вивисекционному столику и порежут на кусочки без малейшего зазрения совести.
Вот и получается, что выезд Болеславского непосредственно к Умецкому — не что иное, как кусочек сахара для глупой мышки.
Иван попрощался с Романовым за руку, прошел к себе в кабинет и набрал номер телефона Дмитрия Умецкого.
— Здравствуйте. Это Иван Болеславский. Я от Юрия Павловича.
— Я понял. Что вы хотите?
Голос заместителя убитого Горчакова был бесцветным и напряженным.
— Встретиться и обсудить происшедшее.
— Хорошо. Только давайте часа через три. Ко мне поднимается следователь, я сейчас должен его отшить. В общем, я позвоню вам, когда можно будет приехать.
— Договорились, — согласился Болеславский.
Умецкий позвонил, Болеславский немедленно выехал к нему.
Дмитрий Петрович выглядел, мягко говоря, не очень хорошо. Удивительно ли, если учесть, что гибель начальника фирмы автоматически выдвигала его под потенциальный следующий удар. И не только — должность заместителя погибшего немедленно вызывала у правоохранительных органов приступ служебной паранойи. Умецкий уже успел испытать ее на себе в полной мере.
— Они мне тут всю плешь проели, — признался заместитель. — Прямо, конечно, ничего не говорят, но между строк так и читается, что они ждут признания: дескать, вот я — убийца. Забирайте, сажайте! Ощущение — хуже некуда.
— Понимаю. Но ведь они ни в чем не уверены.
— Были бы уверены — мы бы с вами не разговаривали, — мрачно ответил Умецкий. — Я бы сейчас давал показания их отмороженному следователю.
— Кто ведет дело? — на всякий случай спросил Болеславский.
— Следователь Юровский. Он из РУБОПа.
— Я знаю, — кивнул Болеславский. — Ну да, своеобразный мужик. Но насколько нам известна его метода работы, он не будет прессовать человека только ради того, чтобы получить признание в несуществующем преступлении. Ему нужнее истинный виновник. Редкая нынче порода, если честно. И это нам на руку.
Умецкий, если судить по его виду, не слишком-то обрадовался таким словам. Ну да, менты — это одно. А как насчет всех прочих? В первую очередь — как насчет тех, кто теперь приступит к борьбе за фирму?
— Я надеюсь, хоть вы-то не считаете, что я виноват…
— Этого мы не знаем. Но раз вы до сих пор живы, то, значит, все не так плохо. Не так ли? — подмигнул Болеславский.
Умецкий еще сильнее изменился в лице. Видимо, он не считал, что все настолько уж замечательно. И ясно, что милиция, РУБОП и все прочие — это только бледное подобие настоящей угрозы и проблемы, а проблему эту олицетворяет этот вот довольно молодой человек.
— Хорошо, — сказал Болеславский. — Давайте перейдем к деловому разговору. Начнем с очевидного: какие есть идеи относительно происшедшего у вас?
— Убрали, чтобы фирму оттяпать, — пожал плечами Умецкий.
— Это я и сам понимаю. Не хотите предположить, кто мог зайти настолько далеко?
Умецкий задумался. Болеславский терпеливо смотрел на него, моргая своими светлыми глазами.
— Я не уверен, но недели две назад приходил человек от Кремера. И что-то нехорошее там произошло, в кабинете. Тот, кто от Кремера, натурально выбежал, а наш так орал, что на другом конце фирмы было слышно.
Русский германского происхождения Кремер был человеком, стремящимся подмять под себя как можно больше фирм и магазинов, занимающихся торговлей ювелирными изделиями. У него были налаженные каналы связи с Европой и США. А там, несмотря на общую утрату рыночного интереса к искусству России, вспыхнувшего в начале девяностых годов, все равно оставалось достаточное количество увлеченных коллекционеров. И они готовы были платить неплохие суммы за то, что привезено из России. Конечно, речь ни с какого бока не идет о малоинтересных поделках. Нет, Запад требовал качества. Даже здесь он оставался педантичным и внимательным, больше слушаясь разума, нежели сердца.
Итак, значит, был какой-то разговор с Кремером. Неизвестно, зацепка ли, но надо пощупать этого парня. Он давно напрашивается. Опять-таки, интересно, откуда такая наглость? Вся Москва знает, кто за Горчаковым. Соответственно, желающих наехать немного. Кремер тут как-то не производит впечатления человека, готового к активному воздействию. У него просто нет полномочий и сил.
Значит, либо разговор с Кремером был не про то, либо немец на кого-то работает. То и другое надо обязательно проверить. Ну вот, есть направление деятельности.
— Вы рассказали о Кремере следователю?
— Да, рассказал. А что вы предлагаете? Его вопли небось даже на улице были слышны!
Болеславский понял, что теперь у них появились конкуренты. И надолго — менты не умеют разбираться с вопросами в нормальном темпе. Решение «по горячим следам» — это для них исключение, а не правило. Правда, медлительность стражей порядка можно развернуть себе на пользу.
— Ничего, что рассказали. Вы совершенно правы, что так сделали. Но теперь сделайте и другое: по мере сил следите за тем, что становится известно расследованию, и сообщайте нам об этом. Хорошо?
— Конечно-конечно! — торопливо заверил Умецкий.
Болеславский спросил:
— Вы все-таки скажите: был ли случай с Кремером единственным, что может нас навести на мысли о виновниках смерти вашего босса?
— Я больше не припомню ничего. Я вообще не сказал бы, что и ссора с Кремером что-то изменила в поведении Горчакова. Он не казался человеком, на которого идет охота. Даже на того, кто может мимолетно подозревать об этом. Понимаете?
— Понимаю. Только вот так обычно и получается: человек до последнего момента уверен в том, что уж как раз он-то может избежать большинства подводных камней, на которые напоролись ему подобные. Уверенность в такой особенности и уникальности — она губительна. Горчаков, ругаясь с конкурентами и расширяя свой бизнес, должен был бы позаботиться о своей охране.
