— Совпадение, точно тебе говорю! — глумливо воскликнул Лысый. А кто-то из его подельников немедленно отреагировал на это гнусавым смешком.
Определенно ребята немного перестарались, изображая из себя смельчаков! Юрий Павлович коротко кивнул тем, кто держал засмеявшегося. На неосторожного пленника посыпались короткие профессиональные удары. Живот, корпус — лицо не трогали. Пока не трогали…
Пленник держался неплохо, наверняка умел принимать удары… Но у любой прочности есть предел, и скоро он был превышен. Пленник охнул, когда прямой удар ногой в живот пробил его пресс. Тут же пропустил, уже расслабившись, еще два тумака в солнечное сплетение. В итоге на руках у державших крепышей повис слабо дергающийся мешок плоти. На человека этот мешок тянул крайне условно.
— Итак, — сказал Романов, — я повторяю вопрос: с какой целью вы меня преследовали?
Лысый на этот раз промолчал.
Романов вопросительно поглядел на Болеславского. Тот понял, о чем хочет спросить босс, и ответил:
— В машине нашли «калашников» с полным магазином. Больше ничего не было. Но…
Он не договорил, и так все было понятно. Правильно, зачем нужны лишние стволы, когда из АКМа можно распотрошить «мерина», как ржавую консервную банку, а пассажиров покрошить в мелкий салат.
— Ага. Так значит, автомат вы просто так взяли?
— Для самозащиты, — дерзко ответил Лысый.
— От кого? От фашистов? От американских захватчиков ты собрался из «калаша» отстреливаться?!
Романов почувствовал, что этот Лысый все сильнее его раздражает. Наверное, пора заканчивать разведение соплей и взяться за него по-настоящему.
— А как тебя зовут? — невинно осведомился Юрий Павлович.
— Меня, как ты заметил, не зовут — я сам прихожу.
— Ну, сейчас-то ты точно пришел! — ухмыльнулся Романов.
Он кивнул своим бойцам. За Лысого, как за явного лидера четверки преследователей, взялись с особым рвением. И при этом так, чтобы не выколотить из него сознание раньше времени.
— Ну, так я не расслышал, как тебя величают? — спросил Романов.
Лысый сплюнул кровью. В слюне белел осколок зуба. Невнятно, но вполне членораздельно рассказал Юрию Павловичу, куда тот может пойти со своими вопросами. И получалось из этого объяснения, что солнце в тех краях если и светит, то только отражаясь в воде унитаза.
Романову это не понравилось. Он скомандовал:
— Еще сеанс мануальной терапии. Только аккуратно, чтоб не окочурился.
Лысого уже не держали — он при всем желании никуда бы уже не убежал. Более того, сил у него не хватило бы даже на тот героический бросок, в котором обычно зубы рвут горло противника. Какой тут бросок, если уже и кишечник помаленьку отказывается служить, а почки отказали и по ногам течет теплое. Но не потому, что страшно, а оттого, что не удержаться.
Даже для избитого до полусмерти человека это было унизительно. Лысый скорчился в позу зародыша и как бы со стороны услышал собственное всхлипывание.
Романов склонился над своей жертвой. И медовым тоном, которым гордился бы Великий Инквизитор далекого прошлого, пропел:
— Ты смотри, мы за тебя еще круче можем взяться! Сейчас обоссался, а еще чуть-чуть — и обделаешься. А мы тебе это все скормим… — и тут тон его речи внезапно соскочил на пронзительный: — Кто тебя послал? И зачем?
— Смотрящий, — простонал Лысый.
Романов и Болеславский переглянулись.
— И почему я совершенно не удивляюсь? — зябко дернул плечами Романов.
Итак, получается, что в убийстве Горчакова все-таки замешаны воры. И значит, Москва стоит на пороге нового передела, значит, ожидается новая война поколений. Наверняка ей будет очень далеко до грандиозных разгромов начала девяностых годов. Она наверняка будет даже тихой. Но это будет именно война, и не надо обольщаться.
— Так, а зачем? — Романов не забыл о второй части своего вопроса.
На этот раз Лысый промолчал. И Юрий Павлович прекрасно понимал почему. Понятно, что автомат в машине был нужен для того, чтобы стрелять. Стрелять по нему. Другой вопрос, что если Лысый сейчас это произнесет, то можно считать, что он подписал себе смертный приговор.
Романов решил помочь несчастному.
— Нас приказали убить? — спросил он.
Лысый молчал. Романов сделал знак ближайшему бойцу. Тот коротко, без замаха, всадил носок обуви куда-то в область печени Лысого. Лысый охнул и торопливо проговорил:
— Нам говорили, что убивать не обязательно. Можно просто выстрелить — и все. Чтобы напугать.
Романов озадаченно поскреб подбородок. Приказ этому головотяпу был дан какой-то странный. Значит, надо было напугать. Или убить, если получится. Фигня какая-то получается. С другой стороны, кто знает, что на уме у этих воров и что за комбинация разыгрывается.
— А почему вы так и не выстрелили?
— Водила у тебя грамотный очень, — простонал Лысый. — Он так шел, что мы все никак не могли подобраться поближе. Можешь считать, что он спас тебя!
Романов посмотрел в сторону водителя, скромно топтавшегося в сторонке и даже не слушавшего, что сейчас говорят. Значит, вот как… Ну что же. Надо отблагодарить этого человека. Если уж речь действительно идет о спасении жизни, то дело святое.
— Как ты должен был доложить, что дело сделано? — спросил Романов.
— Позвонить по телефону, сказать, что курицу я купил… — выдавил Лысый сквозь кашель.
Романов отозвал в сторону Болеславского.
— Врет небось, — сказал он. — А вообще неплохая шуточка вышла бы, чтоб наши противники некоторое время были уверены, что меня нет в живых. Может, расслабились бы, ошибок наделали…
— Но я не стал бы доверять его словам.
— Слушай, а если сделать вид? — подмигнул Романов.
— В смысле?
— В прямом. Я сейчас узнаю номер, сделаю вид, что набрал, скажу это. И посмотрим на его реакцию, — кивнул Романов на слабо шевелящегося Лысого.
— Прикольно, — усмехнулся Болеславский.
Они вернулись к пленнику.
— Поднимите его! — скомандовал Романов.
Лысого подняли. Держали уже не потому, что боялись за здоровье Юрия Павловича, а оттого, что стоять на ногах бедняга не мог.
— Номер дай! — сказал Романов.
— Какой номер?
— По которому ты должен докладывать!
Лысый продиктовал семь цифр. Романов взял мобильник Лысого, поданный ему бойцом, набрал их, дождался невозмутимого «Алло!» и проговорил, стараясь, чтобы голос звучал невразумительно:
— Я купил курицу.
— Ну и дурак, — ответили в трубке. И послышались короткие гудки.
