Миновав еще одну занавеску, они оказались в небольшом тамбуре. Там была резная деревянная дверь, выкрашенная в черный цвет. Около двери сидел охранник. Невероятно, но он что-то читал. Романов не замедлил подивиться, какую интеллигентную публику подбирает в охрану Лазарь.
Цербер бросил быстрый взгляд из-под книги — сначала на Романова, потом на метрдотеля. Кивнул. Метрдотель постучал в дверь и, не дожидаясь ответа изнутри, сделал приглашающий жест. Юрий Павлович вошел.
Это была небольшая комнатушка. Стены ее покрывали зеленые шелковые обои, на которых красовались большие полотнища белой бумаги с нарисованными иероглифами. Романов не сомневался, что бумага — рисовая и надписи делал настоящий китайский каллиграф, а не художник-оформитель. Узкое окно в дальнем торце комнаты пряталось за занавеской из тоненьких бамбуковых полосок.
Посередине комнаты стоял прямоугольный стол, на котором красовался огромный фарфоровый чайник и несколько белоснежных чашечек, визуально производивших впечатление невесомых.
Во главе стола сидел Лазарь.
Это был небольшой человек с белоснежными волосами, подстриженными ежиком. Его лицо будто бы светилось изнутри энергетикой, и даже самый искушенный экстрасенс не сказал бы, что эта энергетика отрицательна. Напротив, Лазарь казался просто средоточием благости. Романов невольно вспомнил прочитанные где-то слова: «Такие ясные глаза могут быть только у законченного негодяя!»
Лазарь сделал знак садиться рядом с ним. Романов подошел, сел. Лазарь подвинул ему чашку, налил густого, крепкого чая. Тихо сказал:
— Это не магазинные помои. Прямо из Поднебесной империи. Угощайся.
Романов попробовал. Он не был знатоком чая или кофе, потому культурного шока не получилось. Конечно, напиток ему понравился, но не до такой степени, чтобы прийти в восторг.
— Хорошо, что ты приехал… — сказал Лазарь.
По телефону он называл собеседника на «вы», но в личном общении немедленно перешел к более привычному способу обращения. И как ни странно, Романов не испытал никакого отвращения, хоть и не терпел лишней фамильярности.
— Ну вы же звали!
— Звал, — кивнул Лазарь, отпивая чаю. — Тут, я знаю, у вас со Смотрящим какие-то проблемы?
Романов напрягся. Ему не улыбалось обсуждать проблемы такого рода за одним столом с вором в законе. Но и отрицать очевидное тоже не стоило.
— Да, есть у нас трения.
— Понимаю. Сложный человек Пират. Прошел огонь и воду, медные трубы прошел… И пока ходил по этим путям, напрочь разучился смотреть по сторонам и замечать, что творится вокруг…
Романов не показал виду, но был всерьез удивлен. Что-то непонятное прозвучало только что. Нет, он понимал, что сообщество воров в законе — это вовсе не монолит. Но разговор — неспроста. Он стал ждать продолжения.
Лазарь помолчал, смакуя чай.
— Смотрящий не прав в своем стремлении отстраниться от мира, восстановить ту дистанцию, которая была между нами и остальными людьми раньше. Мир меняется, теперь все решается не столько умением сохранять чистоту касты, сколько проникновением различных частей общества друг в друга. Если следовать принципам Смотрящего, то мне придется отказаться от контактов с депутатом Госдумы, который очень во многом мне помог. Это плохо для дела, что бы ни возомнил себе Пират.
Да, по всему выходило, что этот тип его позвал, чтобы договориться относительно Смотрящего.
— Я тоже думаю, что ваш лидер перегибает палку, — сказал Романов.
Лазарь развел руками.
— Поведение Смотрящего осуждаю не только я. Мы с коллегами разговаривали несколько дней назад. Не было ни одного, кто вступился бы за Пирата.
Романов подумал на ход вперед и спросил прямо:
— Вы хотите, чтобы со Смотрящим разобрался именно я?
— Это было бы наилучшим вариантом. В конце концов, вы все равно находитесь в состоянии войны. И после всего, что было, я с трудом верю в возможность разруливания конфликта словами. Правда?
— Наверное, да, — махнул рукой Романов. — Хотя, конечно, неприятно такое признавать.
— Это означает, что сейчас за Смотрящего никто не вступится. Ты можешь делать все, что считаешь нужным. Общак промолчит.
— А новый Смотрящий не решит, что надо наказать того, кто замахнулся на предшественника? Чтобы другим неповадно было?
— Новый Смотрящий скажет тебе спасибо, хоть и не вслух.
Романов посмотрел в глаза Лазарю, но увидел только прежнее мягкое спокойствие. Как будто сейчас обсуждалось не разрешение расправиться с человеком, а какие-нибудь дзенские притчи. Поистине, странное место этот ресторан. В нем все проскакивало сквозь сознание как-то легко и гладко.
— И что я должен ответить? — спросил Романов.
Лазарь пожал плечами:
— Ничего не отвечай. Я позвал тебя не для этого, а просто, чтобы ты послушал и принял к сведению. И все. Как поступить с информацией — твои проблемы.
Юрий Павлович кивнул. По всему понятно — его намерены использовать в качестве карательной команды. Смотрящий зарвался, качает права не так, как хочется остальным ворам, — вот его и предают. Без малейшей оглядки на благородство, на понятия и все то, что традиционно считается неотъемлемым элементом блатной романтики.
Он допил чай и сказал:
— Я подумаю, как это можно использовать.
Попрощался и вышел. Сев в машину, позвонил Болеславскому:
— Ваня, ты нужен мне в офисе.
— Я и так в офисе. На всякий случай. И никуда не уйду, пока не отпустите.
— Жди. Я скоро приеду.
Всю дорогу до своего офиса Романов думал. Собственно, его волновало только то, не окажется ли такая соблазнительная возможность просто способом расправиться с ним. Вот сейчас этот демон с ангельскими глазами распрягал перед Юрием Павловичем о том, как им не нравится Смотрящий. А сам Пират — сидел где-нибудь за стенкой и посмеивался в кулак. И представлял, как сейчас этот фраер дернется — и тут его раскатают всем миром.
Или все-таки нет? Или Смотрящий и в самом деле стал костью в горле даже у своих? Таких ругают последними словами и стараются избавиться от них как можно скорее.
Романову вспомнился один такой человек. Начальник пожарной охраны в небольшом городке под Москвой. Упертый дядька, показавший всем, что с правилами и инструкциями придется считаться. Он держал весь город в ежовых рукавицах, инспектора его ежемесячно изводили тысячи бланков, на которых выписываются штрафы, и если уж кто-то по — падался, то не спасало даже самое высокое заступничество.
Самым обидным для всех недоброжелателей было то, что у принципиального дядьки были достаточно серьезные связи. И подкопаться под него никому так и не удалось.
Этот начальник умер в пятьдесят лет от инсульта. Несмотря на кажущуюся неуязвимость, он был просто человеком и у него сдали нервы. И все кончилось плохо.
