Правозащитница встрепенулась и, часто моргая, ответила низким хриплым голосом:
— Безусловно, это хорошо! Мы не должны отставать от положительного опыта других госу — дарств. Например, от Европы. Там отмена смертной казни сыграла исключительно положительную роль — людям стало легче дышать. Европейские страны снова стали привлекательными для въезда людей из других государств…
Дальнейшая речь правозащитницы строилась примерно в том же ключе. Борис поймал себя на том, что его взгляд прикован к этой даме с некрасивым прокуренным голосом, вдохновенно несущей полную ахинею и не обращающую на это внимания. Она верила в то, что махровый гуманизм Европы, сделавший ее мягкотелой и аморфной, всерьез помогает жить! И что те иммигранты, которые принимаются развитыми странами, все больше напоминают лису из русской народной сказки. Ту самую лису, которая выгнала зайца из его избушки в благодарность за доброту.
Короче, Борис впервые в жизни видел человека, который совершенно ничего не понимает в истинном положении дел. И меряет все утопистскими мерками, от которых у любого, кто знает жизнь не понаслышке, уши в трубочку сворачиваются. Эта тетенька либо вредитель, либо ничего не соображает. Борису очень хотелось так и спросить. И так можно было бы поступить только не в такой ситуации, когда на тебя таращатся миллионы телезрителей.
Филимонов дал правозащитнице высказаться, потом задал ей следующий вопрос. Ему было интересно, что она скажет на то, что в арабских странах, где за преступления полагаются очень суровые наказания, уровень криминальной активности очень мал. Или на то, что черные кварталы зарубежных городов — это такое место, куда и днем-то лучше не соваться.
Правозащитница, естественно, имела на этот счет свое авторитетное мнение. Насчет арабских стран нечего и говорить. Это люди, во многом находящиеся в Средневековье. Нечего ставить их в пример развитым цивилизациям. А что до черных кварталов, так вы же поймите! Они приехали в чужую страну, с чужими порядками и нравами, они боятся нового и потому селятся где-нибудь поближе к себе подобным. Это как в случае с евреями, которых всякие темные люди до сих пор считают убийцами, добавляющими в мацу кровь христианских младенцев. И что, так есть на самом деле? Вот и несчастные черные и пуэрториканцы обвиняются во всех бедах, в которых белые виноваты сами. То же самое в России с ее великодержавным шовинизмом.
Рублев не выдержал, подал знак ведущему. Филимонов, дождавшись паузы в речах мадам Ставрогиной, сказал:
— Кажется, нам что-то хочет сказать Борис Иванович. Пожалуйста, говорите.
— Галина Петровна, — спросил Комбат, — а вы когда-нибудь были, например, в Нью-Йорке?
— Да, неоднократно. Замечательный город. А почему вы спрашиваете?
— Потому что мне интересно: вы пробовали прогуляться по Гарлему?
— Нет, я не пробовала. Но я поняла — вы хотите меня спровоцировать! У вас ничего не получится. Среди моих знакомых и друзей очень много людей не европейской расы. И все они — исключительно прекрасные люди. Интеллигенция, ученые…
Борис кивнул и ответил:
— Знаете, я именно такого ответа от вас и ждал. Теперь послушайте, что скажу я. Я не хотел бы утверждать, что все беды в жизни от людей других рас и наций. Русские — тоже сборище самых разных типов. И среди этих типов тоже есть нечто вроде помойки. Это преступники, бомжи, просто бездельники. И если вы никогда не сталкивались с такими людьми, вы ни за что не поймете: преступность — это чудовище, которое надо побеждать, не считаясь со средствами.
Филимонов вступил с заготовленной репликой:
— Борис знает, что говорит. Буквально несколько дней назад кафе, в котором он работает, подверглось нападению двух преступников, ограбивших ювелирные магазины «Корона Цезаря» и «Цезарь и Клеопатра». Мы рассказывали вам об этом ограблении. Борис в одиночку вступил в противоборство с преступниками — и победил. В ходе схватки, где Борис рисковал своей жизнью, оба преступника погибли.
Студия зааплодировала, не дожидаясь конца рассказа Василия.
Дальнейшая дискуссия запомнилась Комбату слабо. Вообще, он как-то вдруг почувствовал необъяснимую тоску. Так бывало в те давние дни, когда он оказывался под прицелом снайпера. Только там можно было противостоять, найти эту опасность и устранить ее. А здесь — нет, не было. Что-то липкое и мерзкое вытекало из объективов камер, покрывало его невидимыми метками для того, чтобы больше не выпустить из виду, в нужное время найти и вцепиться в него зубами.
Он еще отметил, что разговор сошел на закономерность самообороны, на то, что надо бы легализовать оружие, чтобы простой гражданин не чувствовал себя уязвимым. Возражала на это правозащитница, полагавшая, что это вызовет только всплеск насилия. Спокойно и обстоятельно возражал ей профессор Ракицкий.
Комбат мечтал о том, чтобы это все поскорей закончилось. Ему не было страшно, его уже не стесняли камеры. Просто происходящее мало-помалу скатывалось в балаган.
И он почувствовал себя намного лучше, когда снова прозвучала музыка и передача закончилась. Комбат получил свой гонорар за участие и спустился вниз. Он курил на пороге телецентра, когда мимо прошла правозащитница, смерившая его презрительным взглядом.
Глава 11
Пират был не в духе с самого утра. Нормального объяснения этому не было — только вчера он вернулся из казино в прекрасном настроении и даже с выигрышем.
Азартные игры были небольшой страстишкой Смотрящего. Страсть была достаточно велика, чтобы, предаваясь ей, получать удовольствие, но не настолько велика, чтобы причинить ущерб. Хотя, конечно, кто не слышал всяких страшных историй про людей, продувшихся в пух и прах! И состояния проматывали, и из дому все выносили, а в итоге традиционная концовка — веревка или пистолет. В случае с Пиратом, будь он подвержен излишку азарта, финал мог немного поменяться — причиной смерти могла оказаться не своя рука, а чужая. Все-таки он был Смотрящим и в его распоряжении был общак.
Но даже вчерашний выигрыш не стал причиной хорошего настроения. Он спустился из комнаты на крыльцо дома и закурил. Само утро казалось ему каким-то неправильным, окрашенным не в те цвета.
Пират не любил подобных состояний. Все-таки у него была неплохо развита интуиция, и он давно заметил закономерность — чем сильнее такой беспричинный раздрай, тем вероятнее в недалеком будущем появление вполне осязаемых неприятностей.
Пират прикинул, что за известие может свалиться на него. По всему выходило, что это должно быть что-то связанное с Романовым. Этот тип, офонаревшее создание, все никак не торопился приходить на поклон к нему, вору в законе. Это раздражало и сердило.
Пират подумал, что неплохо было бы подослать к Романову Азиата. Пусть поговорит с этим типом еще раз — так, как только он умеет. Посмотрит змеиными глазами, процедит что-то спокойное, но оттого еще более страшное. И все свернет на нужную колею — в этом можно не сомневаться. Потому что после разговора с Азиатом стал бы шелковым даже сам Сатана. Надо было сразу его отправлять на беседу, не посылать «шестерку».
