Он докурил и пошел умываться. Долго плескался в ледяной воде, почувствовав наконец, что силен и здоров телом. Но душе умывание не помогло. И в столовую к завтраку Пират спустился все таким же раздраженным.
На кухне привычно шуровал татарин Рахмет — большой специалист по всяким экзотическим кушаньям, протеже Азиата, какой-то его школьный товарищ. Судя по запахам, Рахмет готовил что-то мясное. Он знал, что хозяин дома — большой любитель плотно завтракать, чтобы не образовывалось в желудке сосущей пустоты на второй час после трапезы. Вообще глупость это несусветная — питаться так, как это делают многие персоны, увлеченные дурацкими диетами и глупыми «цивилизованными» манерами. Типа нельзя на завтрак нажираться! Ну и флаг вам в руки. Выпейте чашку кофе, сжуйте бутерброд, от которого даже мышь останется голодной, и идите, ворочайте мир. А он сейчас закусит как надо, и тогда посмотрим, у кого что получится.
Рахмет вытащил и поставил на стол глубокое блюдо, накрытое крышкой. Открыл — внутри янтарно красовалось зажаренное мясо с овощами. К нему татарин добавил еще зелень и хлеб. Поставил на стол бутылку самодельного вина, до которого тоже был большой мастак, но то, что он в прошлом году поставил в подвалы Пирата, еще не дозрело — по крайней мере, по мнению Рахмета. И вино он пока что приносил из дому.
— Приятного аппетита, — сказал татарин. Пират кивнул и предложил:
— Может, со мной поешь? А то как-то муторно одному. Вот сейчас сижу и думаю, как бы это на тебе не сорваться за какую-то ерунду…
Рахмет, почувствовав, что отказ как раз и может стать тем, за что хозяин запросто может сорваться, сходил на кухню за тарелкой и присоединился к трапезе. Некоторое время они молча жевали.
А потом зазвонил телефон.
Пират выматерился, но не отвечать было нельзя. Если уж кто-то звонил ему в девять утра, то, значит, к тому был повод. Все знали, что Смотрящий не любит внезапных звонков с утра пораньше.
— Я слушаю, — сказал Пират.
— Пират? — голос в трубке был тихим и скрипучим, как звук от напильника по стеклу. И Пирату этот голос был очень даже знаком.
— Привет, Костыль, — уважительно сказал вор.
Костыль был старым авторитетом не самого высокого уровня. Что-то в его биографии помешало его коронации. Так и доживал в жуликах. И иногда впадал по этому поводу в черную мизантропию, бил домашних, ломал мебель…
Но Костыля уважали. Он был большим знатоком преступной среды, он знал о ворах то, что они и сами знали не всегда. Он был хранителем информации и ее распорядителем. Он приглашался в качестве мирового судьи на всякие разборки, что уже вовсе ни в какие ворота не лезло. Чтобы воры в законе признали авторитетным и стоящим мнение человека ниже их в табели о рангах — этому человеку надо было крепко постараться.
А вот Костыль, казалось, и не старался вовсе, а его приглашали.
Что еще было в нем удивительного, так это то, что он, при всей своей осведомленности и готовности делиться информацией, был жив. Наверное, потому, что пользовался своей информированностью он только тогда, когда действительно было надо. Ну, и стоит ли говорить, что менты до информации доступа не имели!
— Я тебя слушаю, — сказал Пират.
— Послушай, что-то меня тут опять прижало, еле дышу. Миша, ты бы приехал со стариком повидаться, а то мне что-то кажется, что не так много осталось…
Костыль был стар — под восемьдесят лет. И очень сильно болел в последние два года. Навалилась на старика страшная хворь — рак, и вцепилась она в старый, измотанный организм так, что ни один доктор уже не мог оторвать. Строго говоря, несколько последних месяцев Костыль жил только на каких-то внутренних резервах — не столько физического, сколько психологического свойства.
— Что ты говоришь? — вздохнул Пират. — Зачем ты каркаешь? Конечно, я приеду. Часа через два, хорошо?
— Приезжай, Миша.
Костыль звал по имени многих из ныне здравствующих воров в законе. Для него это было естественно, как дышать. Он не слишком хорошо относился к погонялам и свое тоже не терпел. Так что Костылем его звали только за глаза.
Пират быстро проглотил еще несколько кусков мяса. Конец трапезы получился скомканным. Даже как-то неудобно перед Рахметом, готовившим, старавшимся и не рассчитывавшим на то, что его пища будет проглочена вот так, практически без разжевывания.
Запив последний кусок, плотным комком вставший в горле, Пират поблагодарил повара и пошел собираться. Позвонил Азиату и сказал срочно приезжать. Тот обычно жил в одном доме со Смотрящим, но сегодня отпросился по делам мужским. Это был единственный повод, когда Азиат позволял себе отлучку. И то правда, не водить же шалав в дом своего босса? Ну, а серьезных связей с женщинами Азиат не поддерживал. Во-первых, это мешало его деятельности, добавляло уязвимости. Во-вторых, чудовищный череп под платком, багровый, тошнотворный, никого не мог вдохновить на чувство любви к его обладателю.
Азиат сказал, что будет через двадцать минут. Максимум — через тридцать. Видимо, его очередная одноразовая жена находилась где-то недалеко от дома Пирата.
* * *
В жилище Костыля уже несколько месяцев было очень тяжело дышать человеку, зашедшему с улицы. Так бывает в каждом доме, где находится тяжелобольной человек. В жутком, тяжелом смраде скапливается все — лекарства, белье, измученное неподвижностью тело, болезненный пот, моча и экскременты… Как ни проветривай, как ни спасайся от запаха, он все равно наполняет жилище, и каждый, кто пришел, может сполна почувствовать, как будет пахнуть конец жизни.
Пират позвонил в дверь. Открыла сиделка — пожилая медсестра, находившаяся при больном все время. Строго говоря, она жила в этой квартире, так как родственников у старого жулика не было. Женщина поздоровалась с Пиратом, которого неоднократно видела в этой квартире. Традиционный испуганный взгляд был подарен Азиату, а тот неизменно улыбнулся в ответ. Причем он снова постарался, чтобы улыбка получилась приветливая. В ответ женщина чуть не упала в обморок. Азиат вздохнул — он не хотел пугать ее, но так получилось.
Пират спросил:
— Как он?
Сиделка вздохнула и покачала головой.
— Не очень. С утра очень сильные боли, пошевелиться толком не может. Не ел ничего. Вы зайдите, поговорите. Он очень хотел вас видеть.
Пират кивнул и перешагнул порог комнаты больного.
Помещение было маленьким и захламленным. Это тоже свойственно комнатам больных. Предметы теснятся здесь, нужные и ненужные, попавшие в комнату умышленно или случайно. Стулья, уставленные посудой, пузырьками с лекарствами, выложенные какими-то тряпками, увешанные одеждой, измученно свисающей со спинок. Письменный стол, на котором раньше хозяин заполнял строчками бумагу, — Костыль вел очень обширную переписку, — а теперь заполненный всякой всячиной, предназначения которой было и не понять толком. На стене — ковер. Вот его-то в первую очередь стоило бы выкинуть отсюда, чтобы больному легче было дышать. Да и сам ковер, находясь здесь, пропитается дыханием болезни, и уже никакое проветривание его не спасет, останется только выбросить или снять со стены и постелить там, где не до запахов. Например, в прихожей.
