— И уподобиться фраерам, которые меряют все только по толщине мошны и длине машины?
— Пират, что ты говоришь?! — воскликнул Карат. — Почему ты не хочешь понять, что мы сделали тебя Смотрящим не для того, чтобы ты ломал связи, установленные за последние годы?
— Я ничего не ломаю, — поднял руку Пират в протестующем жесте. — Я просто напоминаю: мы — не такие, как они. И надо это четко дать понять. Карат, а не ты ли гнешься перед этим королем тошниловок, хотя мог бы прищелкнуть его, как муху?
Пират имел в виду то, что Карат был партнером бизнесмена, державшего сеть закусочных. И в этой паре он не главенствовал.
Карат невозмутимо ответил, что он не собирается ссориться, упуская выгоду.
Пират только и смог, что развести руками.
— Нет, я вас не понимаю. Почему вы разрешаете выскочкам и скороспелым апельсинам переходить нам дорогу?
— Пират, — заметил Лазарь, — ты же не хочешь сказать, что воры прежде всегда занимались только своим ремеслом и сидели по тюрьмам?
— Главное, что сидели! — ответил Пират. — Я, когда иду на зону, точно знаю, что должен поступать именно так, что это — закон. Я знаю, что это мы должны добывать деньги с лохов и фраеров, а не наоборот. Я знаю, что нельзя короновать чушкаря! А скоро так и будет!
— Ты передергиваешь, — нахмурился доселе молчавший Горыныч.
— Нисколько, — ответил Пират. — Хорошо, так чего вы от меня хотите?
— Мы хотим, чтобы ты перестал вести политику нетерпимости, — ответил Карат.
— Ничего себе, каким словам научились, — усмехнулся Смотрящий. — Вот такие нынче пошли воры — осуждают того, кто хочет соблюсти законы, говорят, как последнее трепло в телевизоре. И считают, что это нормально.
Лазарь нахмурился и резким голосом произнес:
— Пират, ты сейчас сам говоришь так, что тебя надо одергивать! Ты оскорбляешь брата.
— Брат оскорбил себя сам, еще тогда, когда решил, что можно забыть честь и гордость вора, и стал якшаться с фраерами, как с равными.
Возмущение, нарисовавшееся на лицах ви — зитеров, могло бы заставить отступить кого угодно, но не Пирата. Он всегда был упрямым и если уж становился на какую-то позицию, то можно было быть уверенным — только гибель сдвинет его с выбранного места.
В этом был весь он, его характер, поднявший его на нынешнее, высочайшее положение и — вот парадокс — поставивший на грань потери всего.
Пират отлично понимал, что его упрямство ничем хорошим не закончится. Ни один из собравшихся здесь воров не потерпит такой резкости. И за слова, так или иначе, рано или поздно придется ответить.
Правда, он был уверен, что против него не начнут и войны. Потому что Смотрящий — это фигура слишком значительная, чтобы просто взять и сбросить его. Многие воры поддержат его чисто из принципа, как символ авторитета.
Он не знал о двух вещах. О том, что заключен договор между Лазарем и Романовым, по которому оговорено, что разобраться с «неудобным» Смотрящим должны будут не воры, а человек со стороны, из тех, кого Пират пренебрежительно назвал фраерами. И что четыре вора прибыли сюда в надежде, что им удастся переубедить Пирата. А если не удастся, то, наоборот, завести его до такой степени, чтобы тот окончательно показал всем, что Москву надо спасать от стихийного возвращения в старые и темные времена.
Пират не мог и предположить, какое направление разговор примет в следующую минуту.
Лазарь, поигрывающий изящными сандаловыми четками, сказал:
— Еще вопрос к тебе. Чего ты так насел на Романова? Чем он тебе не угодил?
— Он работает на моей территории, — ответил Пират.
— Но, насколько я помню, ваши интересы слабо пересекаются. То есть не пересекаются совсем. Так скажи на милость, к чему стрельба и взрывы?
— Я намерен указать этому уроду его место! — повысил голос Смотрящий.
Лазарь мысленно усмехнулся. Вот так и надо продолжать разговор. Давить, давить на психику Пирата, ждать, пока он сгоряча наговорит такого, что можно будет вполне законно от него отвернуться, предоставив его самому себе.
— Ты не прав. Он тоже не последний человек, а ты прессуешь его. Непорядок, Пират. Это уже на беспредел похоже.
Смотрящий и правда начал понемногу закипать. Он понимал, что его провоцируют, но не мог пойти против самого себя. Никогда прежде он не отступал, когда был прав. Не будет такого отступления и впредь. Иначе это уже будет не он.
— Он сам напросился на этот беспредел. — продолжил Пират. — И если уж на то пошло, то сейчас он мне кое-что должен. По его наводке убили Кунака и лишили меня немалых денег. Я не намерен этого прощать.
— Подумай, Пират, — сказал Лазарь. — Ты сейчас напрашиваешься на то, чтобы мы от тебя отвернулись. Ты, конечно, авторитетный вор и серьезный человек, но все-таки не во всем общество может тебя поддержать.
— Я не прошу помощи общества, чтобы разобраться с этой проблемой. Но я бы хотел, чтобы мне не мешали!
Мало-помалу разговор переходил в стадию неприятного и резкого спора. Точнее, он был таким с самого начала.
Лазарь, взявший на себя функцию главного оппонента, покачал головой:
— Мы не хотим, чтобы ты продолжал эту разборку. Эта война нам не нужна. Она во вред всем — и ворам, и бизнесменам. Ты ничего не хочешь замечать, а между тем напряженность растет. И мы теряем деньги. Ни один из нормальных рынков Москвы не работает в полном режиме. Представляешь, Пират, весь город ожидает, что получится из вашей склоки. И я уверен, что если ты сможешь добраться до Романова, то последствия будут хуже, чем если подобного не произойдет. Мы просим тебя — прекрати эту ссору.
— Я прекращу не раньше, чем добьюсь от него того, что мне нужно — компенсации за убитого Кунака.
Лазарь вздохнул и сообщил:
— Я разговаривал с Романовым. И сказал, что мы тебя не поддерживаем.
Пират ошалело заморгал глазами. Только что будничным тоном ему сообщили, что его банально «слили».
Никто из четырех воров и не подозревал, какой опасности они подвергали себя, сообщив это Смотрящему. Потому что около минуты Пират сидел с отсутствующим лицом, постукивая пальцами по столешнице кресла, и выглядел чуть ли не философом, задумавшимся о смысле жизни. На деле он размышлял, не позвать ли Азиата и не дать ли ему команду похоронить всех четверых.
Но Пират сдержался. Если он так поступит, то можно быть уверенным — у него нет будущего. Скорее всего его просто сметут — и все.
Однако какие подонки! Вместо того чтобы собрать нормальный сходняк, чтобы поговорить так, как подобает по рангу и званию, они тайно сливают его какому-то фраеру. И что теперь, они ждут от него какой-то вежливости?
Нет, воры ждали не вежливости, а, напротив, срыва. Может быть, даже некрасивой сцены с криками и маханием кулаками. Это было бы неплохо, так как появился бы повод вообще откреститься от Смотрящего.
