– Где мама и папа? – спросила девочка, оглядев комнату.
– Срочно уехали в город, – мягко сказала Патриция, которую снедало чувство вины.
Может быть, прав Аркадий Петрович, обвинивший ее в том, что она источник неприятностей для других. Точнее, не она, а ее фантазии. В конце концов, мокрые лыжи Крылова объяснились довольно просто, и продюсера она больше в убийствах не подозревала. Так, может, и неожиданное родство Айгара и Олега тоже имело вполне логичное объяснение, как и радость старика-сторожа при неожиданной встрече. А что, если Айгар и правда никого не убивал. Кто тогда?
– Игорю стало хуже? – встревоженно спросила Эмилия, ворвавшись в покаянные мысли Патриции. Вынырнув из самобичевания, она даже не сразу поняла, что девочка имеет в виду своего двоюродного брата. Интересно, знает она об их родстве или нет? И ведь не спросишь.
– Что? Нет, милая, они поехали не в больницу, а в полицию. Видишь ли, дело в том, что они знают кое о чем, что может оказаться полезным при расследовании.
– Расследовании убийства этого доброго дедушки? – Патриция вытаращила глаза, потому что о смерти Федора Игнатьевича стало известно, когда дети были наверху, и с того момента к взрослым они присоединились впервые. – Я видела в окно, что приехала полиция, с ними была мама, поэтому я открыла окно, чтобы послушать, о чем они говорят.
– И много ты узнала?
– Нет, я закрыла окно, потому что не хотела пугать брата, – серьезно пояснила девочка. – Я понимаю, какие вещи ему можно знать, а какие необязательно.
– Я побуду с вами, пока твоя мама не вернется.
Патриция прикусила язык, но, к счастью, девочка не заметила ее оплошности и не спросила, почему вернуться должна только мама.
– Мойте руки и садитесь за стол. Кстати, всех касается.
Полицейские тем временем закончили свою работу, от обеда отказались и уехали, еще раз строго наказав собравшимся не покидать территорию базы. Унылые обитатели «Оленьей сторожки» расселись за столом и приступили к трапезе.
– А ты вкусно готовишь, – оценил Павел, – суп просто пальчики оближешь. И мясо выглядит очень аппетитно.
– Так и быть, ужин возьму на себя, – вздохнула Карина, – рыжая обещала его приготовить, но мы понятия не имеем, когда ее отпустят. Если вообще отпустят.
Патриция метнула в нее предостерегающий взгляд, но Эмилия была занята тем, что уговаривала поесть брата, который отворачивался от еды, требуя мармеладных червячков. Едок из юного сэра был так себе.
– Надо сдувать опилки, – сообщил вдруг мальчик громко. Все за столом замерли, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– А где ты видел опилки, Лансюша? – уточнила Патриция, богатое воображение которой услужливо подсказывало, что это может иметь отношение к совершенному преступлению.
Мальчуган развел руками, показывая, что не знает, но подтвердил, что опилки обязательно нужно сдувать. Спрыгнув со стула, на котором он сидел, и не обращая ни малейшего внимания на Эмилию с ее уговорами съесть еще одну ложку супа, Ланселот Нильс забегал по комнате, открывая и закрывая дверцы шкафов и громко взывая: «Опилки, опилки!»
– По-моему, мы близки к тому, чтобы найти еще один труп, – мрачно сказал Павел. – В опилках. Хотя я понятия не имею, что именно мальчишка имеет в виду. Я не видел на территории базы никакой мастерской.
– А я видела! – выпалила Патриция. – Неподалеку от здания фермы, сбоку от загона для молодняка, стоит небольшой сарайчик, и там полно опилок, потому что ими засыпают пол на ферме. Ты что, не помнишь?
– Точно! – Павел хлопнул себя по лбу. – Как ты думаешь, Триш, что он там мог видеть?
– Сейчас сходим и посмотрим. Эмилия, можно мы возьмем Ланселота с собой? Нам кажется, он мог стать свидетелем чего-то важного.
– Да, конечно, только я пойду с вами, – ответила девочка. – Пока родители в отъезде, я отвечаю за брата.
– Мы обязательно сходим, только сначала давайте поедим, – попросил Сергей. Лицо у него было умоляющее. – Есть охота, и вкусно все действительно очень. Пообедаем, а потом пойдем искать и сдувать опилки.
На этих условиях отведать куриного супа согласился даже юный сэр, взрослые же отдали дань и отбивным, и картошке, и салату, правда, пить чай Ланселот Нильс уже не дал.
– Опилки! – кричал он, совершая какие-то странные движения руками. – Надо сдувать опилки.
Сдавшись на волю победителя, две женщины, трое мужчин вместе с юным сэром отправились к оленьей ферме. Лишь Аркадий Петрович остался в доме, снисходительно сообщив, что в массовом психозе не участвует.
Сбоку от здания фермы действительно стоял деревянный навес, под которым были сложены дрова, там помещалась машина, расщепляющая древесину в щепу, и валялась целая куча опилок. Правда, куда именно их надо сдувать, пока оставалось неясным. По расчищенной кем-то тропинке добрались до дровянника, встали полукругом, пропуская вперед юного сэра.
– Ну вот, Ланс, опилки, – сказала Патриция.
Трехлетний мальчик смотрел на нее недовольно, и она тут же почувствовала полную беспомощность. Нет, никогда она не умела обращаться с детьми.
– Мне это не нужно, – сообщил Ланселот Нильс.
– Ну как же, ты же сам хотел опилки.
– Это не то! – мальчик повысил голос. – Нужно сдувать опилки, а для этого их нужно найти.
– Так вот же они, – не выдержал Сергей.
– Не то, – упрямо твердил ребенок.
Из здания фермы вышел мужчина средних лет, кажется, Патриция уже видела его на базе раньше. Ну да, от того, что случилось несчастье с владельцами «Оленьей сторожки» и со стариком Федором Игнатьевичем, животные не перестали нуждаться в воде и корме. Хорошо, что сотрудники базы это понимают. Увидев людей у сарая с дровами, мужчина подошел поближе. Вид у него был недовольный.
– Шли бы в дом, – сказал он хмуро. – Не до развлечений, ей-богу, беда у нас. Сами знаете.
– Мы не развлекаемся, – поспешно сказала Патриция, – мы просто гуляем. Видите мальчика? Он маленький, у него родители уехали в город, поэтому мы стараемся за ним присматривать. Вот и пришли. Но если мы вам мешаем, то сейчас уйдем.
Внезапно она поймала взгляд Павла, устремленный куда-то за ее спину. Замолчав на полуслове, Патриция повернулась. Там, за ее спиной, не было ничего необычного. Снег, дрова, опилки, стена сарая и прислоненная к ней широкая лопата для уборки снега. Ну да, дорожка же расчищена, для этого нужна была лопата. Ничего странного в этом не было. Зато лицо Павла выглядело очень странно. Губы сжаты, глаза сощурены. Он смотрел на стену сарая так, словно на ней вырастали огненные слова «мене», «текел», «фарес»
[1].
