– Однако тут очень неплохо, – Аркадий Петрович обвел глазами гостиную. – Сделано основательно и со вкусом. Это место пользуется спросом, я выяснил, когда сюда собирался.
– Олег был по-настоящему талантливым, – грустно сказала Карина. – Это действительно правда. У него получалось все, за что он брался. В этом кроется самая большая ирония, у него бы все было, даже если бы он шел к цели нормальной дорогой, не стараясь срезать углы и хотя бы немного думая о чувствах других.
– Так вот почему вы так агрессивно вели себя друг с другом! – воскликнула Патриция. – Я никак не могла понять, почему вы, Карина, все время хамите Ирине, а она держится с неприязнью, но достаточно терпимо. Вы просто были знакомы, в этом все дело.
– Мы не были знакомы, – Карина тяжело вздохнула, голос ее дрожал, – точнее, Ирина меня никогда не видела. Ее вовсе не интересовала глупая женщина, согласившаяся переспать с ее отцом и потерявшая мужа. Да и я ее до приезда сюда никогда не видела. Бегать смотреть на разлучницу, по прихоти которой у меня отобрали самого дорогого человека, было ниже моего достоинства. Когда по истечении нашего контракта с Мефистофелем Олег сказал, что подает на развод, я словно окуклилась, потеряла способность жить, дышать, и как именно выглядит эта дрянь, мне по большому счету было совсем неважно. Конечно, тут я не могла сдержаться, а потому старалась ужалить ее словами, хоть и понимала, как это глупо. А она терпела меня на правах хозяйки, которой заплатили за то, чтобы она сносила любое хамство гостей.
– Карина, чем вы были так расстроены накануне схода лавины. Вы вернулись в дом в слезах. Что случилось?
– Случилось то, что и должно было, – горестно сказала женщина и сделала большой глоток из своего бокала. В жидкости шоколадного цвета отразились отскочившие от люстры под потолком солнечные зайчики. – В первый день я подстерегла Олега, чтобы показаться ему на глаза. Он был удивлен, увидев меня. И, конечно, сразу меня узнал. Боюсь, я не совладала с чувствами, разрыдалась, сказала, что так и не смогла его забыть. В общем, он меня поцеловал, а потом, потом… – Она судорожно задышала открытым ртом, будучи не в силах продолжать.
– Вы с ним переспали, – воскликнул Сергей.
– Да, мы занимались любовью. Прямо на полу в пункте проката лыж. Он даже дверь не запер, и то, что нас в любой момент могли застукать, волновало, заводило и давало надежду одновременно. Я, наивная дурочка, думала, что, раз он не скрывается, значит, понял свою ошибку. Не любит свою жену, готов вернуться ко мне и начать все сначала. А вчера, вчера…
Она не могла говорить дальше, слезы градом катились из глаз, Карина даже не стирала их, не слизывала языком, не старалась остановить, позволяя стекать в бокал с коньяком.
– А вчера вы поняли, что вашим надеждам не суждено сбыться, – мягко закончила за нее Кайди. – Вы решили поставить все точки над «i», снова подкараулили своего бывшего мужа, а он сказал, что вовсе не собирается разводиться со своей женой и возвращаться в прошлое. Он сказал, что его все устраивает.
– Да, откуда вы знаете?
– Я знаю жизнь, – просто сказала Кайди.
– Вы знаете, это очень странно, – Карина снова вздохнула. Сейчас она больше не плакала. – Столько лет позади, мне казалось, что я давно примирилась со своей утратой, пожалуй, даже простила. По большому счету я была во всем виновата ровно так же, как и Олег. Я тоже согласилась с тем договором. Я тоже изменила Олегу. Пожалуй, я тоже его предала и получила по заслугам. Но я оказалась готова простить только его. Не ее. Не эту избалованную сучку, которой с детства папочка покупал все, что ей захочется. Даже мужа.
– Не надо так говорить! – взвился Сергей. – Вы же совсем ее не знали, Иринку. Она была удивительным человеком, честным, и искренним, и неиспорченным, несмотря на всю папочкину любовь. К примеру, когда мы оканчивали школу, то она не набрала баллов, достаточных для поступления в мединститут. Наверное, ее отец мог использовать свои связи, куда-то нажать, кому-то позвонить, но она отказалась. Понимаете, не хотела жить по протекции, считала это неприемлемым и пошла в медучилище. Если бы вы только знали, как Михаила Валентиновича это корежило. Дочь профессора Малиновского – и будущая медсестра. Стыд, позор… Как он ее ломал, Иринку, вы бы только знали, а она оставалась спокойной и безмятежной, словно горное озеро. Поднимет глаза, а в них холодная решимость, не сдвинуть, не обойти. Вот какая она была.
– Сергей, вы что, знали Ирину? – аккуратно спросила Патриция.
У нее было такое чувство, будто мир вокруг нее сходит с ума, теряет привычные очертания, смещается то ли в полусон, то ли в непонятный, путающий сознание морок. Если сейчас выяснится, что рядом с ней еще один человек, который знал Девятовых до этого, она, пожалуй, с ума сойдет.
– Знал ли я Иринку? – Сергей вдруг усмехнулся – очень горько, почти обреченно. – Я знал ее, как себя, потому что мы фактически вместе росли. Наши родители дружили, мои и Малиновские. Мы ходили вместе и в детский сад, и в школу, всем казалось само собой разумеющимся, что мы поженимся, когда вырастем. Малиновский не возражал, потому что я из очень приличной семьи, – тут Сергей снова горько усмехнулся, – для него это имело значение, поверьте, поэтому против нашей дружбы он не возражал. А уж когда я поступил в институт, а Булочка нет, то и подавно. Он боялся, что на нее позарится кто-то недостойный профессорской дочки, а я был своего рода защитой, гарантией. Не говоря уже о том, что он стеснялся того, что его дочь учится на медсестру.
– Булочка? – воскликнула пораженная до глубины души Патриция. Кажется, она начинала кое-что понимать.
– Да, вы же видите, что Иринку трудно назвать худышкой. Она и в детства была такая, пухленькая девочка, которая все время что-то жевала: сушку, пряник, печенье, ватрушку с творогом. Малиновские жили с бабушкой, матерью Михаила Валентиновича, и она пекла удивительно вкусные плюшки, которые Иринка обожала.
– Значит, это вы накануне схода лавины подкараулили Ирину Девятову на улице, неподалеку от фермы. Это ваш с ней разговор услышал Федор Игнатьич. Ирина разговаривала с мужчиной, которого он не знал, и тот называл ее Булочкой, – Патриция говорила быстро и лихорадочно, потирая ладонью лоб, потому что голова начала наливаться болью, тупой, унылой, вызывающей тошноту. То ли от недосыпа, то ли от огромного нервного перенапряжения.
– Я разговаривал с Ирой, конечно. Я специально приехал сюда, в «Оленью сторожку», чтобы убедиться, что ей живется хорошо. За прошедшие пятнадцать лет я так и не смог ее разлюбить. Наверное, это очень глупо звучит, но я так и не сумел найти ей замену, так и не женился, не смог. Полгода назад я понял, что больше не могу жить без семьи, без детей. Этот проклятый год вообще показал, что стоит ценить в этой жизни, чем дорожить, а что совершенно неважно. Я уходил в моногоспиталь на двухнедельную смену, сутками не вылезал из противочумного костюма, каждый день видел смерть и постоянно мог заразиться, а дома меня никто не ждал. Только родители, которых я отселил на дачу, чтобы не подвергать их опасности. Понимаете, это очень трудно, когда тебя никто не ждет с войны.
