– Да. Я узнал о взломе и тут же взялся за спицы, чтобы успеть.
– Сидит отлично. И смотрится хорошо. – Я наклоняюсь, чтобы тоже почесать йорка за ушком. – Миссис Ирвин будет счастлива.
Нахмурившись, папа качает головой.
– Я так не думаю.
Другой йорк лижет мне лицо. Я зажмуриваюсь.
– Ты прав. Как можно быть счастливой, если тебя только что ограбили? Я сказал, не подумав, это моя ошибка.
Уже четвёртая, если считать по-честному.
Папа машет рукой над моей головой, будто пытаясь отогнать дурные мысли.
– Ошибка, но не такая страшная, как моя. Миссис Ирвин думает, это я не запер дверь. – Папа закрывает глаза и вздыхает. – Она уволила меня.
День первый. Ошибка пятая
– А ты правда забыл? – Я отлепляю йорка от своего лица и поглаживаю его. Другой требует, чтобы ему почесали живот.
– Вряд ли. Я почти уверен, что запер её. Но полицейские говорят, признаков взлома не было и дверь была открыта.
– Ты подёргал ручку двери и убедился, что она заперта, как учил меня? – Я поглаживаю одной рукой лизуна, а второй чешу живот его братцу.
– Уверен, что да. – Папа краснеет. – Я почти помню, как стоял у двери и дёргал ручку.
– Даже если и нет, в ограблении вы всё равно не виноваты, – говорит Рене. Йорки сбиваются в кучу у её ног в ожидании порции ласки. Их так много.
– Разве у неё не стоит сигнализация?
– Стоит. Но, как и у всех, она сработала, как только пропало электричество, поэтому никто не обратил внимания.
Рене кивает.
– Машины тоже не проверяют, когда срабатывает сигнализация, которая всех только раздражает.
Папа качает головой. Кажется, он на себя злится.
– Обычно, закрывая дверь, я разговариваю сам с собой. Я научился этому приёму, когда работал авиадиспетчером. Так твои действия перестают быть автоматическими. Ты как бы фиксируешь то, что делаешь. Наверное, я где-то ошибся.
– Ты всё время твердишь, что ошибки – это хорошо. Они помогают делать удивительные открытия. Это правда только в отношении детей?
– Нет, ошибаться могут все, я уверен. Так мы учимся. – Папа проводит рукой по волосам и хмурится. – Потерять миссис Ирвин – это как потерять сразу пятерых клиентов. Наверное, пора признать, что выгул собак – не моё.
– Но вы так любите своё дело! – говорит Рене.
Папа пожимает плечами.
– Ну да. Но нам надо платить по счетам. Как и всем.
Охотник лижет братцу пасть. Братец огрызается в ответ.
– Что украли? Картины? – спрашиваю я.
Братец начинает рычать.
– Нет, пропала золотая медаль «Мистер Вселенная».
– Та самая, которую мистер Сойер получил ещё до того, как стал уборщиком? – спрашивает Рене.
– Она самая. – Папа подтягивает йорка поближе к себе. – Миссис Ирвин сделала для неё специальную подставку – в виде бюста мистера Сойера.
Я пытаюсь её себе представить. У мистера Сойера длинные светлые волосы, волевой подбородок. Но всё, что я могу вспомнить, это то, как он «случайно-нарочно» подставлял швабру тем ученикам, которые забывали вытереть ноги о коврик.
Йорк переходит на отчаянный лай, демонстрируя клыки.
– Рози, прекрати! – приказывает папа, натягивая поводок. Собака мгновенно замолкает.
– Вы так хорошо справляетесь с ними, – говорит Рене. – Мистер Нобель, она передумает. Не волнуйтесь вы так. Это миссис Ирвин ошиблась, а не вы.
– Точно, – соглашаюсь я. – Никто не захочет выгуливать этих ребят.
– Здесь ты прав. – На мгновенье папино лицо проясняется. Он достаёт угощение из кармана, и собаки мгновенно садятся в ряд, навострив уши. Папа улыбается, а затем вздыхает и даёт каждому по байтсу. – Будем надеяться, что она заплатит за свитеры. Хотя бы чтобы покрыть расходы на пряжу.
Довольные йорки начинают прыгать и натягивают свои поводки.
– Ладно. В холодильнике есть копчёная колбаса. Приготовьте себе что-нибудь. Увидимся позже! – Папа уходит чуть менее несчастным, чем до разговора с нами.
Как только он уводит йорков, раздаётся лай Пинга. Мы видим его маленькую морду через стекло. Над ним нависает длинная и узкая пасть Понга и его огромные чёрные глаза.
– Папа не запер подвал.
– У него голова другим занята, наверное, – сочувствует Рене, пока я открываю дверь. – Умираю с голоду, давай скорее поедим.
– Согласен.
Пинг прыгает на месте и восторженно скулит, приветствуя Рене. Понг тихо заваливается на мою ногу. Я поглаживаю его по голове. Как только Пинг начинает тявкать на меня, я наклоняюсь и глажу его тоже. В ответ он подпрыгивает и лижет меня в нос. Приходится отодвигаться подальше. Мне нравится моя работа, а собачьи слюни – ерунда. Люблю, когда кто-то так радуется моему возвращению. Если папа откажется от выгула собак, мне конец. И всё из-за миссис Ирвин. Художницы, которая даже в искусство до конкурса не верила.
Когда сеанс объятий закончился, мы толпой отправляемся на кухню. Я достаю колбасу и хлеб.
– Откуда грабители узнали, что у миссис Ирвин есть медаль? – задаюсь я вопросом, размазывая горчицу по кусочку хлеба.
Рене намазывает арахисовым маслом один кусок, пока второй поджаривается в тостере.
– Может, они и не знали. Просто случайно увидели её в студии или в комнате, где она занимается скульптурой. Я слышала, что в этой медали много золота.
Тостер выплёвывает гренку. Прежде чем сложить свой сэндвич, Рене добавляет немного кетчупа на тот кусочек, что смазан маслом.
Думаете, гадость, да? А вот и нет, это вкусно. Я немного подогреваю свой бутерброд, потому что так вкуснее, и зачерпываю арахисовое масло.
– Интересно, мистер Сойер застраховал медаль?
– Наверняка, – отвечает Рене. – Но деньгами эту вещь не заменить.
Я скатываю кусочек колбасы в трубочку. Собаки послушно садятся. Я бросаю небольшой кусок Пингу, а оставшуюся часть – Понгу, потом наливаю пару стаканов молока для нас с Рене, и мы садимся за стол, а собаки ложатся у ног.
Звонит домашний телефон.
– Гав, гав, – поддерживает его Пинг.
На этот раз у меня нет причины не отвечать. Я всегда вежлив с теми, кто звонит с рекламой: папа говорит, что ему, возможно, придётся заниматься тем же. Но на определителе высвечивается имя: Мэйсон Мэн, хозяин Бэйли, папин клиент, строитель всего, сделанного из кирпича и цемента. Он починил школьную стену после того, как мистер Рон врезался в неё на «фольксвагене».
– Стивен Нобель слушает.
– Где твой отец? – мрачно спрашивают на том конце провода.
