Мы шли среди людей из разных стран. Невольно привлекали мое внимание путешественники из Азии тем, что они ходили в мешковатой одежде, песочного цвета. По бесформенному облику они напоминали снежную бабу. Они с жадностью все разглядывали. Радостно екнуло сердце, когда я рассматривала полуколонны в простенках, массивные каменные лавки, прикрепленные к стенам дворца, ибо воображение создало живую картинку… Горожане — знать, мещане, зодчие, купцы, мореплаватели, послы в старинных платьях, атласе, бархате, в дорогом сукне — сидят, ерзают на этих лавках. Большие решетчатые ворота раскрыты, два стражника, но никто не ломится. Прошло 806 лет с того года, как зодчий Филиппо Календарио получил согласие на возведение дворца. В летописях засвидетельствовано, что дворец дважды горел, восстанавливался, жизнь продолжалась. Последний огненный Горыныч опалил его в средине XVI века. Никто рушить четырехэтажный дворец не стал. Его обновили внутри и снаружи, облачив в кирпич и штукатурку, отшлифованную под розовый, серый и молочный мрамор. Какую мудрость нужно иметь и какого мастерства нужно достичь, чтобы простой песок, глину, гипс — штукатурку превратить в великолепный мрамор! Мне сложно назвать эту обитель крепостью, ибо она будто бы парит над землей; два яруса колонн с округлыми арками поддерживают его с двух сторон. Балюстрада нижнего этажа более мощная. Фриз — венец колонн — украшен горельефом — выпуклой резьбой, героями мифов. Ствол колонн казался закопченным, словно его лизали языки пламени, может, пламя факелов. На верхнем этаже были тюремные камеры. Где-то имелся отдельный вход и лестница, ведущая на тот этаж, но во дворе никаких лестниц, ведущих на верхний этаж, не было. Быть может, лестница шла с черного хода, но об этом провожатый нам не сказал.
Нас, словно особых гостей, провели мимо длинной очереди в широкую подворотню со стороны моря, и мы оказались в просторном каменном дворе. Мне сразу бросилось в глаза одно крыло дворца. Оно было из терракотовой щебенки, а остальные две трети дворца столь искусно покрыты молочно-матовой штукатуркой, что все выглядит, словно состаренный мрамор. И все наличники, портики, полуколонны были высечены из мрамора. Такая же парадная лестница, по которой нестесненно пройдут четыре человека, вела на второй этаж. Там, на мощных тумбах, встречают гостей давние покровители города — Нептун и Теодор. Впервые предо мной предстал Повелитель морей с подтянутым, мощным станом, сила таилась в каждом его мускуле, и чело дышало заботой и мудростью. Он умело владел и трезубцем, и шилом с леской, плетя рыбацкие сети. И в его немного раскованной позе ощущалось уверенное спокойствие. Торец лестницы украшают картины — горельеф из песочно-рыжеватого мрамора.
Украшением двора является маленькая церковь или часовня из белоснежного мрамора. Полуколонны, капители, прямоугольные простенки, наличники, косяки окон и ниш на всех трех этажах — все барельефы святых. Церковь кажется воздушной благодаря вознесенным на острия дюжин пупырчатых башен, фигур святых. Сейчас, вспоминая свое путешествие, я думаю, что в ней покоятся сами мощи, потому сюда не просто было как войти, так и выйти. Мощи святого Марка отсюда сложнее выкрасть. И до средины XVIII века Венеция подчинялась Византии, а не Ватикану.
Немного оглядевшись вокруг, рассмотрев и резную церковь, и правую, благолепную сторону дворца, и другое крыло дворца, где стены не облицованы, видела темно-песочную штукатурку и темные балки и испытывала легкое волнение, ведь я входила, погружалась в неведанные мне времена.
Наш проводник, Владимир Григорьевич, и контролер провели нас коридором к лифту. Кабинка его просторная, из светло-серого металла, электрическое освещение неприятное, стылое. Прошли мимо царской мраморной лестницы. Изысканные украшения: горельефы райских зверей, а по потолку переплетаются диковинные, райские растения. Не верилось, что семь веков по этим лестницам ходили и с факелами, и с сальными свечами, и с газовыми светильниками. Все это словно было живым.
Мы проходили просторнейшие залы, где все стены представляли сплошные, прекрасно написанные фрески, запечатлевшие легенду появлении Венеции; ее история и летопись не сохранили ее. Эта золотоволосая девушка с кротким, доверчивым лицом, умными, задорными глазами, была дочерью какого-то троюродного брата Нептуна от одной из родственниц богини охоты Дианы. Быть может, никто не пожелал с девочкой нянчиться, и Нептун взял ее к себе, поселил на одном из этих 118 островов. Поручил ее воспитание музам с нимфами и ангелами; ведь никто не ведает, каков наш мир был до сотворения первых людей? По этим фрескам и картинам понятен образ-аллегория Венеции: златовласая девушка чиста и невинна. Все фрески расположены на высоте примерно трех метров. Почему-то во всех залах кресла из черного дерева, как в соборах, размещены вдоль стен, приделаны к полу? В тех необъятных залах не было каминов и углов, задников. Как дожи там принимали зимой гостей, непонятно. Залы шириной, наверно, в полсотню шагов, без колонн-подпорок. Площадь тридцать метров на шестьдесят. Какими бы должны быть деревья — стропила для потолка? В залах нет ни арок, ни колонн. На потолке еще прекрасные фрески — картины. Разделяют их горельефы могучих титанов, герои легенд и мифов, фигуры мифологических зверей и героев. Все это переплетается.
В отдельных залах верхняя часть стены украшена позолоченной резьбой. В Малом зале советов над дверьми размещена громадная золоченая чеканка — барельеф с покровительницей Справедливости. В средине ее большие часы. Необычность этих часов — циферблат, который показывает все двадцать четыре часа. Циферблат сделан из какого-то ярко-бирюзового камня.
На поклон к дожам попасть было непросто. Гости и просители проходили анфиладу небольших гостиных, где они могли просидеть и три часа, и пять, и дольше, и не попасть. Все отделано темным деревом. Лишь поверху, наверно, метр-полтора, по всему периметру идут изящные фрески. На них запечатлена история-легенда судьбы Венеции — златокудрой девицы. Она изображена в разных образах. У стены, против окна, стоит столик. Вестимо, на нем когда-то слуги ставили вино, подносы с хлебом, сыром, фруктами, может быть, и канделябры в зимнюю пору. Таких комнат для ожидания свиданий с дожами три или четыре. Провожатый обратил наше внимание на стенку, у которой помещался стол для угощений. На стене, во всю ширину комнаты и в полтора метра в высоту была натянута черная ткань. Это можно было принять за временную заплатку, но на самом деле — тонкая и прочная ткань, сквозь которую было слышно и видно все, что происходило в этих гостиных. За такими черными заслонами-стенами находились люди. Они следили за каждым, выясняли почти все. Затем докладывали дожам. И когда согражданин ли, купец ли, рыцарь ли, какой-либо иноземец представал перед ними, они уже многое о нем знали.
Зала, где принимал посетителей правитель, небольшая, с рубиновыми штофными обоями, по полю которых разбросаны королевские лилии. Никаких фресок, росписей. Громадное зеркало в позолоченной раме. Великанское кресло-трон, подлокотники и ножки — львы. Остальные и гостиные, и кабинеты в течение 18‒19 вв. перестраивались. Меня потрясло то, как венецианские художники владели перспективой — и прямой, и обратной. Было ощущение пространства… впечатление, что вместо стены пространство, прореха в стене — как бы прореха в божий мир, на волю. Да и в других залах и гостиных великолепные росписи, фрески — иллюстрации к мифам и легендам. Когда ходишь по этим залам, понимаешь, какую мудрость и чувство красоты имели правители Венеции, создав у себя Академию искусств. Зодчие, ваятели, живописцы, ювелиры и простые венецианцы, украшая свои дома, особняки, часовни фресками, мозаиками, скульптурами, которые спустя десятилетия мечтали заполучить правители многих государств Европы. Их картины находятся на четвертом этаже, где триста лет тому назад располагались опочивальни дожей и другие комнаты.
