— Можно, — давя улыбку, разрешил тот.
— Острые зубки, — смущённо улыбнулся Саня Мещеряков, совершенно очарованный пиксями, — А у тебя подружки есть, Сестрёнка?
— … поставить на довольствие, — слышу речь особиста, — выдрессировать потихонечку и использовать во благо Родины.
— Что они любят, прапорщик? — развернулся ко мне Василь Иваныч, сверкая очами и очками. Вопреки имени-отчеству, особист носит прозвище не «Чапай», что было бы логично, а «Изделие номер два», что много говорит о человеческих качествах офицера.
— Сладкое, тащ майор, — вытягиваюсь ещё больше.
— Ну смотри… — он смерил меня взглядом дохлой рыбы, — под твою ответственность! Твоя идея, тебе и отвечать!
«Да бля…»
— … а вот дерево, где живут пикси, тащ генерал, — показывает Серёга, листая фотографии, — а вот…
— Дай! — «тащ генерал» вырвал телефон из рук Пирога, — Ну-ка… что за хрень! Сломалось, что ли?
Безрезультатно потыкав в экран толстыми пальцами с траурной каймой под ногтями, Илья Юрьевич в сильном раздражении вернул телефон хозяину.
— Работает, тащ генерал, — тут же доложился Пирог.
— Дай сюда! Да ёб твою мать, прапор! Ты что, издеваешься?! — взъелся главнюк, багровея лицом.
— Никак нет, товарищ генерал! Вот, сами смотрите…
— Ты… прапор, как там тебя? — майор повернулся ко мне, маня пальцем.
— Евгенов Владимир Николаевич, тащ майор.
— Да мне насрать! — отмахнулся тот, а в глазах его мелькнула слабая тень ехидства, и я понял, что всё это с «Как там тебя» срежиссировано от и до, сугубо ради того, чтобы поставить на место возомнившего о себе холопа, — Телефон! Ну!
Оказалось, что телефоны и планшеты, побывавшие в данже, работают теперь только в руках хозяев, что выбесило особиста.
— Всяким долбоёбам… — он выругался так грязно, что я почувствовал себя облитым помоями, хотя и не неженка. Можно ведь «Ёб твою мать» сказать, но все, родившиеся в России, понимают, что имелась в виду не чья-то конкретная мать, а абстрактная. Мать вообще, как маркер эмоций. А можно — по конкретной матушке проехаться «Я твою маму ебал», и это — уже не эмоции, а вполне конкретное оскорбление. Особенно если добавить — как и куда, глядя человеку в лицо.
Особист ругается по второму варианту — так, чтобы оскорбить. По жизни он мудак, или это такая психологическая игра на слом подчинённого, на подмятие воли, я не знаю, но запомню и при случае…
— Виноват, тащ майор! — вытягиваюсь с прогибом назад и смотрю в пространство перед собой оловянным взглядом, и повторяю, как Ванька…
— Виноват!
— Выставить пост, — распорядился «тащ генерал», — и смотрите у меня!
— А этих? — оставив меня в покое, поинтересовался «Изделие № 2» у командира, всем своим видом показывая пёсью преданность.
— Эти? — Маслаченко повернулся в нашу сторону, не сразу раздвигая в улыбке синеватые губы, но глаза у него остались холодными, — Заслужили, заслужили… Сынки!
Сдавленно кхекнул Пирог, который лет на несколько старше самозванного генерала, но Илья Юрьевич уже выстроил нас одними глазами в не слишком ровный строй.
— Молодцы! — давя взглядом, «тащ генерал» притянул меня к потемневшему от пота бронежилету, который он носит, не снимая, и смачно расцеловал в обе щеки, обдав смрадным дыханием и пачкая слюнями, — Орлы! Оправдали доверие командования…
Он говорил рублёными фразами, плохо связанными между собой, и вот уже внезапно пошёл разговор о нашем Долге перед Родиной…
«Когда я успел задолжать? — удивляюсь вяло, — Я платно учился, платно лечился, отслужил срочную службу в армии, потом платил налоги, и всё равно должен!?»
Спорить, впрочем, не стал. Какой смысл качать права у человека, который неделю назад зачищал Военный Городок, убивая потенциальных конкурентов? Мы для него не люди, а «человечки», персонажи «Сисмсов».
— Я, тащ генерал, должником себя не считаю, — начал Серёга, — мне сорок семь лет и…
«Ой дурак…»
— Мы с тобой потом поговорим, — перебил его Василь Иваныч, прищурившись многозначительно, — про законы военного времени и прочее.
Пирог независимо пожал плечами, он человек с убеждениями и чувством собственного достоинства, но сдаётся мне, несколько заигрался.
— Хи-хи-хи! — перед строем пролетела Сестрёнка, пукающая радужными пузыриками. Запахло ментолом и эвкалиптом, а напряжённость момента оказалось нарушенной.
— Дай-дай-дай! — пролетела за ней стайка, отбирая леденцы с восхитительно-интересным эффектом, — Я тоже! И мне пукать!
— В гараж, — определил особист Пирога, прищурившись нехорошо, — пока вину не искупишь.
Я качнулся было… и замер, глядя на дуло автомата, и только проводил взглядом Серёгину спину. А что тут, сука, сделаешь?!
— Выделить помещение… — «тащ генерал» дёрнул подбородком в нашу сторону, — а этих…
Небрежный жест в сторону пикси.
— … поставить на довольствие!
Получасом позже мы обживали сухой полуподвал в самом сердце Военного Городка, вытаскивая хлам времён Холодной Войны. Стеллажи с документами, рассохшиеся от времени противогазы и прочая харахура, невесть как пережившая Перестройку, Вставание с Колен и прочие эсхатологические моменты.
У нас есть туалет на одно сидячее и одно «орлиное» место с чугунными бачками под самым потолком, и умывальник, сделанный явно позднее и почему-то — в комнате. Дизайн, как в советских фильмах пятидесятых, но всё, как ни странно, работает, разве что вода зверски шумит при сливе.
— Душ врезать можно, — уверенно сказал Илья, отложив отвёртку, при помощи которой разбирает стеллаж, — рядом с умывальником.
— А слив? — в отличие от него, работать не прекращаю.
— Да ерунда, тащ прапорщик, — фыркнул он, нехотя беря инструмент, уже до покраснения натёрший ладонь, — чес-слово! Евроремонта не обещаю, но в том же стиле — на пол дня работы, не больше! Был бы материал, да чтоб под руку не лезли.
— Привет-привет! — послышался писклявый голосок над ухом, и я обернулся, глядя на Прелесть с двумя огромными пластиковыми пакетами. Синяк у неё, к слову, уже зажил.
Сперва — одну, а потом полуподвал заполонила вся стайка, и все — гружёные. Переговариваясь пискляво, они летали под потолком причудливыми воздушными шариками.
— Вас как часовой пропустил? — поинтересовался я строго, но пикся не поняла вопроса (или что вернее — не захотела понимать), пожаловалась на плохой воздух и дурака-генерала.
— Воняет — фу! — высказалась она возмущённо то ли про генерала, то ли про знаменитый липецкий воздух, который иногда не то что видно, а пощупать можно, — И конфеты не дал! Жадный!
