Я подняла глаза и поймала взгляд Хантера. Я знала, что мы чувствуем одинаковое отчаяние, одинаковое расстройство: если бы я только могла помочь мистеру Найэллю. Но мы были бесполезны: нам всего лишь оставалось надеяться, что его отец справится с задачей».
«Что вы имеете в виду под особенностями?» — спросила я, в то время как Хантер поставил передо мной кружку с сидром, и я вдохнула аромат. Специи имбиря и корицы наполнили мои легкие. Я пила, чувствуя, как тепло успокаивает желудок.
«Заклинание — это основа», — ответил мистер Найэлль расстроенным голосом. «Оно сконструировано, чтобы накрыть определенное пространство в определенное время определенным способом. Оно сконструировано, чтобы сразиться с темной волной, разрушить ее. Но оно могло бы быть гораздо более мощным, если бы я мог использовать что-то, направленное исключительно против создателя темной волны».
«Что оно могло бы сделать?» — моему лбу требовалась холодная повязка.
«Заклинания точно настолько же индивидуальны, насколько чья-либо внешность, как отпечатки пальцев», — объяснил Хантер. «Если ты пытаешься разрушить или отразить заклинание другой ведьмы, твое собственное заклинание многократно увеличит силу, если ты сможешь насытить его чем-то таким, что в особенности идентифицирует заклинателя, против которого ты работаешь. Вот почему в заклинаниях так часто используется прядь волос или предмет одежды человека, на которого оно накладывается. Это направляет заклинание на определенную цель».
«Как использование стрелы вместо дубины», — сказал мистер Найэлль.
Я сидела в течение нескольких мгновений, размышляя. У меня не было ни пряди волос Карьяна, ни его одежды. Моя голова раскалывалась, словно фарфоровое изделие, которое только что разбилось и безуспешно пыталось склеиться. Это было настоящей битвой за то, чтобы связать одну мысль с другой.
Подождите — я потерла глаза, хватаясь за ускользающую мысль. У меня есть. У меня есть кое-что от Карьяна. Я даже больше не воспринимала это его вещью — она была абсолютно моей сейчас. Но когда-то она была его. Он владел ею. Я осушила свою кружку и вскочила, чувствуя, как недовольно заныли мои мышцы.
«Я вернусь», — сказала я и ускользнула перед тем, как и Хантер и мистер Найэлль могли открыть рты.
Всё еще угрюмо лил дождь, в то время как я забралась за руль своего автомобиля. Внутри виниловые сиденья были холодными, и я немедленно включила печь. Я выехала с дорожки Хантера и направилась прямо на шоссе, которое могло бы вывезти меня из города.
Видоус Вэйл был окружен тем, что когда-то было процветающей обрабатываемой землей, а сейчас лишь немногими маленькими семейными домовладениями, окаймленными со всех сторон заброшенными полями, растущими без ухода фруктовыми садами, и лесами из высоких деревьев.
Неподалеку было место, небольшой участок деревьев, совершенно не обозначенное каким-либо физическим знаком, но все-таки которое я узнала мгновенно, как если бы здесь огромная стрела оросила краской ряд деревянных стволов. Вот оно. Я ловко съехала на обочину дороги, ощущая скольжение по покрытому коркой льда гравию по краям дороги. Неохотно я вылезла из автомобиля, оставляя его уютное тепло на растерзание суровым иглам ледяного дождя.
Я задрала свой воротник настолько, насколько смогла и направилась прямо по неровному полю иссохших травяных стеблей. Перед первым сломанным деревом я на секунду остановилась, затем направилась прямо между двумя буками. Это место было только моим. Здесь я могла ощущать отсутствие людей, ведьм и неведьм. Я чувствовала себя в безопасности здесь, безопаснее чем в городе.
В лесу не было ни тропинки, ни обозначенной дорожки, но я упорно продвигалась прямо вперед, безошибочно направляясь к месту, которое хранило мое заклинание и содержало мой секрет. Это была приятная десятиминутная прогулка — моя обувь скользила по влажным, разлагающимся листьям, а крохотные ветки, еще не давшие почек, хлестали по моему лицу и цеплялись за волосы.
Далее, перед небольшим участком земли, я подняла свое лицо к клочку голого темного неба. Это было здесь, это все еще было здесь, и хотя животные пересекли это место множеством различных дорожек, ни один человек не был здесь с моего последнего посещения. Остановившись, я закрыла глаза и сильно выбросила мою сенсорную сеть, не жалея времени, двигаясь медленно, чувствуя испуганное сердцебиение маленьких животных, мокрых птиц, и, дальше отсюда, тихой, настороженной случайно забредшей лани. Наконец, я совершенно удостоверилась, что по-прежнему одна, вошла на участок и опустилась на колени на промокший лесной настил.
Я не захватила с собой лопату, но в Подводной Лодке были домкрат и лом, и именно этот лом я использовала, пробивая холодную землю, совершая им вращательные движения. Это не потребовало много времени. Я ощущала слой за слоем моих дилетантских заклинаний защиты, лучшее, на что я была способна в то время. Далее, почувствовав, что я совсем близко, я использовала мои пальцы, чтобы разрыть застывшую землю. Еще два дюйма (5 см) и мои пальцы вцепились в мокрую ткань. Я стряхнула грязь с нее и вскоре извлекла блестящий сверток. Я не стала развязывать узел, который хранил содержимое платка в целости и сохранности. Мне это было не нужно. Вместо этого я ногой вернула землю обратно на свое место и чуть-чуть разбросала по его периметру листья, сосновые иголки и ветки поверх, пока оно снова ни стало выглядеть нетронутым. Схватив мой лом, держа в руках холодный, влажный сверток, я направилась назад к машине.
«Куда ты уходила?» — спросил Хантер, когда я вернулась. «Где ты была? Я до боли волновался! Больше никуда так не уходи, не сказав мне, договорись?»
«Извини». Я была всё еще заледеневшей, мои ногти были грязные и сломанные. Казалось слишком тяжело объясняться, когда моя поездка увенчалась таким успехом. Вместо этого я вошла в круглую комнату Хантера, где мистер Найэлль стоял на коленях на полу с закрытыми глазами, окруженный бумагами, книгами и свечами. Он почувствовал мой приход и открыл глаза.
Я села рядом с ним, колени моих Джинс промокли. «Вот», — сказала я, вытащив шелковистый сверток из кармана своего пальто. Мои пальцы были холодными и несгибаемыми, когда я развязывала узел, но в итоге я справилась с ним, и лоскут ткани раскрылся. Я потянулась, чтобы достать единственную вещь, которая у меня была от Карьяна: прекрасные золотые карманные часы с выгравированными инициалами его и моей мамы. Мало того — на них было наложено заклинание с образом моей мамы Мэйв. Иметь возможность увидеть ее лицо было подарком. Для меня это было реальным напоминанием о любви моих кровных родителей, которая у них однажды была — единственная вещь, которая была подарком от них обоих. Моя мама умерла — заклинание против Карьяна не может отразиться на ней. Только флюиды Карьяна пронизывали их.
Когда мистер Найэлль потянулся к ним, я удивила саму себя, одернув свою руку. Сбитая с толку, я протянула часы вперед еще раз. Он мог бы использовать их с большей пользой, чем я. Вероятно, было лучше не иметь никаких напоминаний о любви, которая закончилась так трагично — даже если результатом этой самой любви явилось мое рождение. Внезапно меня осенило, что любовные отношения моих родителей были изображением самой магии: тьмы и света. Огромная, огромная любовь и огромная, огромная ненависть. Страсть и хорошего и плохого. Мощное слияние, за которым последовало неотвратимое яростное разъединение. Роза и шипы.
