— Скажешь мужу, что подарила манто матушке, как благодарность за воспитание.
— Подарки не передаривают. — На самом деле мне было глубоко безразлично на красоту шубки, сильнее всего хотелось задеть Эвелин.
— А ты передаришь. — Бросила она и продолжила любоваться своим отражением.
— Нет. — Сложив руки на груди, я уперлась спиной в стену.
— Что ты сказала? — Прошипела «матушка».
— Что слышала. Нет, Эвелин. Я не подарю тебе это манто. Оно мое и мне подарил его мой будущий муж.
— Да ты… Я тебя…
— Что? Ударишь? Изуродуешь? Проклянешь? Что бы ты со мной не сделала, твои денежки уплывут из рук. — Я развела пустые ладони в стороны. — На твоем месте я бы берегла меня как зеницу ока. Ты же не хочешь лишиться денег, Эвелин? Триста тысяч люций.
Мачеха напоминала разгневанную фурию. Ее волосы зашевелились, а в глазах замелькали искры. Бабушка не передала Эвелин ничего кроме возможности иногда потрескивать молниями в моменты настоящей ярости.
— Не дури, Эвелин. Ведь я могу сказать что ты украла у меня манто. Хочешь, чтобы мой будущий супруг спросил, почему я не ношу его подарок? — Мачеха продолжала стрелять глазами и пускать маленькие молнии, которые приподняли ее выпущенные у лба пряди.
— Неблагодарная дрянь!
— Закрой свой рот, Эвелин. Отдай манто и больше не подходи ко мне.
Женщина сбросила шубку на пол и специально наступила на нее туфлей. Громко хлопнув дверью, она, наконец, избавила меня от своего присутствия.
Можно выдохнуть.
Не могу сказать, что была довольна выбором отца хоть когда-нибудь. Эвелин появилась в нашем доме внезапно, как снег на голову, как гроза посредине лета. Обрушилась тайфуном на не в чем не повинную чету Бланкар. Она была легкой, веселой, такой душевной, что отец поверил тщательно выверенному до последнего слова спектаклю. Но меня ей провести не удалось. По первому же взгляду мне стало ясно кто такая эта Эвелин Бест и что ей от нас нужно. Папа одаривал ее дорогими подарками, а она кокетливо смеялась в песцовые накидки, что принадлежали моей маме и перешли в ее когтистые лапы как очередной презент. Они поженились скоропалительно. Эвелин первое время пыталась прикидываться все такой же замечательной, но только наедине со мной снимала маски и показывала свое настоящие лицо. Лживой и бесчестной охотницы. Только роскошь, только достаток, ее кредо по жизни.
Они прожили вместе несчастных три года, и отец стремительно сгорел, закончив дни прикованным к постели. Только на смертном одре ему удалось разглядеть истинное лицо своей возлюбленной, но сил не было даже на то, чтобы держать перо, дабы переписать завещание. Единственное что ему удалось сделать, это отписать дом своему брату, что бы Эвелин, на правах наследницы имущества не вытурила меня из собственного жилища. Сейчас поместье принадлежала дяде Эдвину, но и у него желания удочерить меня не проснулось ни через месяц, ни через полгода. Папино доверие не знало границ, но, не смотря на то, что я лишилась всего что имела, больше всего я скучала именно по нему. Только папа стал мне настоящей опорой и поддержкой. Только он верил во все, что я делала, и никогда не сомневался.
Когда он умирал, последние его слова были — «Я все еще верю в тебя, моя Аориэлия. Я верю, что ты со всем справишься. Не сердись на меня, малышка. Я постараюсь помочь тебе из-за грани». И я продолжила жить, надеясь и веря в то, что папа не врал. Он действительно присматривает за мной.
А впереди очень тяжелые дни.
Глава 3
Все оставшееся до обмена время, Эвелин не попадалась мне на глаза. Было ощущение, что это она решила переехать на постоялый двор, до тех пор, пока мое присутствие не прекратит ей докучать. Может и к лучшему. Видеть ее не было никакого желания.
Я неторопливо собирала вещи, которых было не так что бы много. Все свои дорогие платья я продала еще в первые полгода после смерти отца, оставив себе самые простые и повседневные. Про украшения и речи не шло! Мачеха конфисковала их чуть ли не сразу после похорон и, заложив или продав, продолжала тратить деньги, оправдываясь смертью горячо любимого супруга. Несколько книг, одна игрушка, которую мне подарил отец, когда вернулся из первого и последнего своего похода, коробка с безделушками вроде детских феничек и браслетов из дешёвых бусинок, тряпичная куколка и мамин платок, который она носила до самой смерти. Вот и все мои вещи. Еще расческа и несколько пар обуви, что остались от роскошной жизни.
Господин Клеменс явился на исходе последнего дня и встретил меня робкой, но теплой улыбкой.
— Вы готовы, госпожа Бланкар?
— Да, господин Клеменс. Мы можем уходить прямо сейчас.
— Ваша мачеха не хочет вас проводить?
Я оглядела пустой холл, моего теперь уже бывшего дома, и пожала плечами. Мне было глубоко плевать на то, чего хочет Эвелин. Я хотела только поскорее уйти и перестать грызть себя плохими предчувствиями.
— Как вам будет угодно. — Он помог мне поднять все сумки и унести их в ожидающую нас карету. — Госпожа Бланкар, нам предстоит долгий путь.
— А куда мы едем?
— Для начала в порт. Там нас ждет корабль, который отвезет нас на остров Шелтор, который принадлежит господину Торунну.
— Целый остров? — Переспросила я.
— Именно. Я не могу рассказать вам все, госпожа Бланкар, могу сообщить только что ваш будущий супруг очень и очень влиятельный человек.
— Я уже поняла. Спасибо хотя бы за это.
Гест не тревожил меня разговорами, позволяя хотя бы взглядом проститься с городом, в котором я провела всю жизнь. Я знала, что не вернусь сюда, а если и вернусь, то это буду уже не я. Что-то очень важное должно было бы произойти в моей жизни, что бы мне хватила мужества вновь посетить родной город.
Мимо шли люди и даже не представляли, что я вижу их в последний раз. Так можно было бы сказать о любом случайном прохожем, но это были прохожие из МОЕГО города, которых мне никогда больше увидеть не суждено. Я не любила Боклер. Я всю свою жизнь мечтала отсюда уехать, и вот моя мечта сбылась, да так как будто я загадала желание хитрому джину, и он исполнил его, но не так как мной задумывалось.
Серый, маленький, он пугал своей отреченностью, пустотой взглядов на улицах и абсолютному равнодушию. Здесь было мало хороших людей, сплошь завистники и лентяи, и даже богатые, а особенно они, сочетали себе все эти качества, украшая их как подарочной лентой — прожиганием жизни, гордыней и похотью.
Прощаться было не сложно. Сложно было представить свою новую жизнь. Мысль о том, что я теперь, по сути, принадлежу другому, совершенно незнакомому человеку, откровенно пугала и будоражила. Так, словно вытаскивала меня силой из крепкого бесцветного сна, в котором я оказалась после смерти родителя. Я впервые за то долгое время что-то почувствовала. До приезда Клеменса в наш дом, мне устойчиво казалось, что я так и проживу всю жизнь, прячась от разъярённой Эвелин в коморке для слуг. И это не казалось мне таким страшным, в сравнении с тем, что я испытывала сейчас.
